Иззат Султан. Золотые оковы (драма)

ИЗЗАТ  СУЛТАНОВ

З О Л О Т Ы Е  О К О В Ы

Драма в двух действиях, десяти картинах

Перевод с узбекского Владимира Липко

Ташкент – 1977

Действующие лица

Гульчехра – студентка, 18 лет.
Шакирджан Усманов – инженер дорожного строительства, 27 лет.
Сабир Икрамов – художник, 28 лет.
Суюма Усманова – дочь Гульчехры и Шакирджана, студентка, 18 лет.

Время действия – наши дни. Первую и вторую картины разделяют 8 лет.      
Девятую и десятую картины – 12 лет.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая

На авансцене артисты, исполняющие роли Гульчехры, Шакира и Сабира. Мимо них спускаются в зрительный зал жених и невеста в белом подвенечном платье с фатой.

Ш А К И Р. Вот ещё двое, нашедших свое счастье, свой венец любви.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Пусть их венец будет прочным… Слушайте. Мы решили рассказать вам о том, что произошло в жизни четырех наших знакомых.
С А Б И Р. Всюду, где бы не созидалось человеческое счастье, всюду, где бы не зеленели поля, строились дороги и мосты, и воздвигались города, всюду наши знакомые в неусыпном труде.
Ш А К И Р. Да. Потому что они - наши соотечественники, наши современники. Но на этот раз мы не поведем вас туда, где они трудятся. Мы войдем с вами в их дом.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Мы не только считаем себя вправе сделать это. Мы уверены, что должны так поступить.
Ш А К И Р. … показать вам  то сокровенное, что нередко спрятано от многих глаз.
С А Б И Р. Не удивляйтесь, если эти знакомые не будут похожими на вас, ведь мы покажем вам всего лишь четырех человек.
Ш А К И Р. А если кто-нибудь  из вас узнает среди них себя – не сердитесь. Мы никого не хотим обидеть.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Конечно. Ведь мы любим этих наших знакомых. И показать их вам нас заставляет именно эта любовь.

Гаснет свет. В темноте – голоса телефонистки и абонента.

А Б О Н Е Н Т. Алло, алло! Ташкент? Переговорная?
Т Е Л Е Ф О Н И С Т К А. Переговорная слушает.
А Б О Н Е Н Т. Я заказывал сорок четыре, двадцать три, семьдесят пять. Квартиру Шакира Усманова.
Т Е Л Е Ф О Н И С Т К А. Я соединила вас с этим номером. Никто не отвечает.
А Б О Н Е Н Т. Позвоните подольше. Люди, наверно, во дворе.
Т Е Л Е Ф О Н И С Т К А. Звоню.

Вспыхивает неяркий свет. Смутно видно комнату в квартире Шакира Усманова, служащую столовой и гостиной. Сам Шакир неподвижно сидит в кресле, угрюмо смотрит в одну точку. Раздаётся резкий и длинный междугородний звонок. Шакир остаётся неподвижным. И снова мы слышим голоса телефонистки и абонента.

Т Е Л Е Ф О Н И С Т К А. Позвонила, никто не подходит. Вероятно, в квартире никого нет.
А Б О Н Е Н Т. Невозможно! Там сейчас готовятся к свадьбе. А может быть, с телефоном что-нибудь?
Т Е Л Е Ф О Н И С Т К А. Проверила. Телефон в порядке.
А Б О Н Е Н Т. Странно. Готовятся к свадьбе и вдруг… Это что ж такое, а?
Т Е Л Е Ф О Н И С Т К А. Почем я знаю?! Переговорная не справочное бюро по свадьбам.
А Б О Н Е Н Т. Извините, это я не вам говорил. Очень прошу, девушка, позвоните еще.

На сцене становится светлее. Резко звонит телефон, но Шакир все так же уныло сидит в кресле и не обращает на звонок внимания. В дверях появляется Гульчехра, молча смотрит на Шакира. Он не сразу заметил её – заметив, удивился.

Ш А К И Р. Гульчехра!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Салом, Шакирджан ака.
Ш А К И Р. Салом. Ну что мама? Хоть немного полегчало?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Немного. Утром, когда я уходила в институт, ей уже было лучше вчерашнего. Пульс сталь спокойнее.
Ш А К И Р. Слава богу!.. Да что ты стоишь на пороге? Входи. А как отец?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Отец на ногах. Но ходит как потерянный. Серый стал, в глазах тоска.
Ш А К И Р. Да, нелегко старикам!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Вам тяжелее… Вернулась вчера из института, а в доме прямо-таки траур, хоть и нет покойника. Узнав в чем дело, так даже и не поверила сначала. А потом всю ночь не спала. Как же это Манзура, моя родная сестра позволила себе такое бесстыдство? Не человек она после этого! Утром хотела зайти к вам, позвонила по телефону, но вас, наверное, не было – трубку никто не поднял. Сидела потом на лекциях, ничего не понимала, еле конца дождалась. Решила не звонить, а сразу прийти к вам.
Ш А К И Р. Спасибо, Гульчехра. Я знал, ты всегда ко мне хорошо относилась.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Конечно. Своим поступком сестра и меня огорчила. Что ж нам теперь делать?
Ш А К И Р. А что тут сделаешь?.. Судьба!.. Придется покориться, терпеть.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Терпеть? Ни в коем случае!
Ш А К И Р. А что же еще остается? Девушка, согласившаяся выйти за меня, вдруг, перед самой свадьбой, тайком зарегистрировалась с другим, и уехала с ним в другой город. Так как не терпеть? Повеситься что ли?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Но ведь это же позор! Свадьба объявлена, люди приглашены, а невесты нет! (Снова телефонный звонок, и снова Шакир не поднимает трубку. Помолчав говорит.) Так вот и сидите тут, будто в заточении?
Ш А К И Р. Так и сижу. Встречаться со знакомыми, выслушивать их соболезнования… Нет уж, к шайтану!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ужасно! И все из-за моей сестры Манзуры!
Ш А К И Р. Э! Честно говоря, я тоже виноват в этой скверной истории.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Бросьте! Не клевещите на себя.
Ш А К И Р. Я знал, что Манзуре нравится Саттар.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А вы… Вы очень любите её?
Ш А К И Р. Еще чего! Любить её после того, как она променяла меня на другого?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А раньше? До того, как она вас оставила. Любили?
Ш А К И Р. Как тебе сказать? По-моему, крепкую семью можно и без любви построить.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Странно. Покойная моя бабушка тоже посмеивалась и говорила: «Любовь бывает только в старинных книгах».
Ш А К И Р. Умницей, значит, была твоя бабушка. Все эти книжные прелести любви писатели придумали. Для приманки. Иначе бы их никто не читал.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. И все-таки я никогда не пойму, как сестра могла предпочесть вам Саттара.
Ш А К И Р. Романов начиталась… Ладно, разорванного не склеишь. Ну и все! Тебе, пожалуй, надо идти.  Вечер уже: скоро стемнеет, а провожать тебя сейчас, прости, не пойду.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Боитесь встретить знакомых?
Ш А К И Р. Боюсь.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (вместо того, чтоб уйти, садится, явно желая поговорить о чем-то важном.) Я вошла – ни папы вашего, ни мамы не встретила. Где они?
Ш А К И Р. Папа с утра ушёл. Тоже, наверное, где-нибудь бродит, от людей прячется. А мама… Мама, наверное, все еще выясняет отношения с твоей мамой.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. В обоих домах траур. Нет, это недопустимо! Нужно сделать так, чтобы этим двум самовольным Манзуре и Саттару похлеще пощечины было.
Ш А К И Р. Это как же?

Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не отменять свадьбу, вот так!
Ш А К И Р. Что?! Не отменять свадьбу?!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Именно. Свадьбу нужно справить. Иначе моя мама вовсе свалится, да и ваши родители… И вообще, как же вы, Шакирджан ака, на людях покажитесь, если не будет свадьбы?
Ш А К И Р. Спасибо, Гульчехра, я вижу теперь, что если я хотя бы только палец порежу - так у тебя всё сердце кровоточит. А свадьба… Что уж теперь о ней говорить!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нужно говорить!
Ш А К И Р. Какой смысл? Невеста-то сбежала.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (не сразу выкладывает свое созревшее решение). Невеста есть. Не знаю только, понравится ли она вам.
Ш А К И Р. Какая невеста, где? Ну не тяни!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Невеста… Неужели нужно, чтобы она сама сказала?
Ш А К И Р (не сразу понял). Ты? Ты - невеста?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да. Но, если я вам не нравлюсь…
Ш А К И Р. Ну что ты! Я пока еще не слепец. (И вдруг его тревожит подозрение.) Скажи прямо, тебя мать ко мне прислала?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нет.
Ш А К И Р. Отец заставил?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да нет же! Они и не подозревают, на что я решилась. Но я знаю, что видеть вас своим зятем - их мечта.
Ш А К И Р. Так… Но у тебя же много поклонников, и насколько я знаю, хороших парней.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А, это все несерьезно. Я никого из них не люблю.
Ш А К И Р. Честно?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Абсолютно. Теперь, когда на вас свалилась беда, мне все больше и больше кажется, что я… (Горячо.) Да разве могла бы я так теперь переживать, если бы не любила вас?!

Шакир ошарашен. До того, что даже сел от удивления. Свет гаснет.

Картина вторая.
Прошло восемь лет. В той же комнате, но теперь богаче обставленной, Гульчехра в домашнем халате разговаривает по телефону.

Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Алло!.. Да, это я. Здравствуй, Азиза. Да, да. В среду выезжаем в Москву, оттуда через пару дней – в Африку на самолете. Потом пересядем на теплоход. Побываем в Восточной Африке, а на обратном пути – во всех странах Средиземного моря, представляешь? Ну, еще бы! Очень довольна. Шакирджан? Нет, он еще не пришел. Обычно приходит вовремя, а сегодня жду, даже забеспокоилась. Ладно, как только придет, я позвоню. Ты из дома говоришь? А почему у тебя такой слабый голос?.. Нездоровится?.. Ну ладно, поправляйся, не забудь, что во вторник вы должны быть у нас… Почему не сможете?.. Ты плачешь?.. Что случилось?.. (Короткие гудки в трубке.)

Входит Шакир, в руках у него большая картонная коробка. Гульчехра опустила трубку, удивленно смотрит на мужа.

Ш А К И Р. Суюма! Эй, Суюма, где ты доченька?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Тише. Не надо её будить.
Ш А К И Р. Уснула?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Давно.
Ш А К И Р. Жаль.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Что с вами? 1)
__________________
1)    В интеллигентной узбекской семье муж и жена обращаются  друг к другу на «вы».
Ш А К И Р. А что? (Вынимает из коробки нарядную куклу.)
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Веселы, оживлены. Вы давно таким не были. Вот даже куклу дочке купили. Что случилось?
Ш А К И Р. Ничего особенного. Хорошая кукла?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (берет куклу). Спасибо. Очень хорошая. Почему вы задержались, где были?
Ш А К И Р. Дела, Гульчехра! Дела, дела, дела. (Указал на куклу.) Вы тоже хотите задобрить дочку перед отъездом в Африку. Угадал?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Угадали.
Ш А К И Р. Вот то-то и оно. А некоторые люди утверждают, что я не в состоянии постичь женскую душу. Нечестивцы!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Вы, наверное, хотите есть?
Ш А К И Р. Нет, я по дороге покушал.

Гульчехра ушла с куклой в соседнюю комнату, вскоре вернулась.

Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я положила ваш подарок возле кроватки.
Ш А К И Р. Великолепно! Суюма проснется и сразу обрадуется.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. И все-таки вы что-то скрываете от меня.
Ш А К И Р. Абсолютно ничего. Я же сказал.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Как же ничего, если вы переполнены радостью и на себя обычного совсем не похожи. Обычно вы возвращаетесь домой серьёзным, подчеркнуто важным и нередко угрюмым. Для нас с дочкой увидеть, что вы улыбаетесь -  прямо-таки событие.
Ш А К И Р. Ну это уж вы перегибаете!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ничуть. Вы сегодня удивительны. Оставайтесь всегда таким, я буду рада… И все же, вы от меня что-то скрываете.
Ш А К И Р (меняя тему разговора). Иду, понимаете, по Пушкинской и вдруг навстречу мне – Назокат!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Назокат? Насколько я помню, среди наших знакомых никакой Назокат нет.
Ш А К И Р. Моя одноклассница. Я и сам уже много лет с ней не встречался. Увидев меня, она сделала вид, что не узнала. Хотела пройти мимо.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Почему?
Ш А К И Р. Оказывается, потому, что хочет остаться в моей памяти такой же красивой, как была в юности.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Вы что?.. Вы любили друг друга?
Ш А К И Р. Одноклассники называли нас Лейли и Маджнун. А когда мы кончили школу, родители Назокат сразу начали внушать ей, что она должна выйти замуж. Я в ту пору в женихи не годился, был, что называется, гол, как сокол. Ну и получилось то, что получается в таких ситуациях.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (с чуть заметной иронией). Трагедия разбитых сердец.
Ш А К И Р. Да, нам пришлось расстаться. Единственным преимуществом парня, женившегося на Назокат, было прочное положение. Специалист, инженер – гидротехник. Вот тогда я понял и почувствовал, что человек без специальности – пешка… Ну вот, по-честному: вы бы вышли за меня, если бы я не имел хорошей специальности?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Когда я выходила за вас, я не думала об этом. Мы, женщины, за человека замуж выходим, а не за специальность.
Ш А К И Р. А сейчас? Жили бы со мной, не будь я известным инженером?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А почему же нет? Вы мой муж, у нас ребенок. А что Назокат? Жаловалась на свою судьбу, плакалась?
Ш А К И Р. Она довольна своей жизнью. И даже очень.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Значит, человек постепенно привыкает ко всему… а жаль! Но почему вы решили рассказать мне о своей первой любви. Непонятно. А впрочем, продолжайте.
Ш А К И Р. Ну что ж. Она вышла замуж, я приналег на учебу. Стал, как вы знаете, хорошим специалистом по дорожному строительству и женился на вас. На красавице и отличном враче. Теперь я вижу, что напрасно в былое время страдал от разлуки с Назокат. В сущности, в этой истории я не проиграл, а выиграл.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Выиграли? Что это значит?
Ш А К И Р. Вы и красивее и моложе.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. И поэтому пришли в таком отличном настроении? Я правильно поняла?
Ш А К И Р. Да.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (оскорбилась). Так… Значит… значит, жизнь – это игра,  вы - азартный игрок, а я - всего лишь выигрыш в этой игре? Спасибо.
Ш А К И Р (удивлен поведением жены). Что ж тут плохого, если я горжусь своей женой? (Звонит телефон.)
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (подходя к телефону). Это, наверное, Азиза. Недавно она звонила, спрашивала вас.
Ш А К И Р. Не подходите. У меня нет желания говорить с ней. Да и не о чем.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (снимая трубку). Но, кажется, у нее есть о чем поговорить с вами. И к тому же срочно.
Ш А К И Р. Положите трубку.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (послушав и закрыв трубку ладонью). Голос Азизы.
Ш А К И Р. Я же сказал – положите.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (положив трубку). Недавно она позвонила, спросила вас, начала что-то говорить о своем муже и расплакалась. У вас какие-то нелады с Каримджаном, да?
Ш А К И Р. Да, мне пришлось огорчить мужа вашей подруги. Я отказался от внедрения в нашем бюро результатов проведенного Каримджаном исследования.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Постойте, как же так?! Ведь вы же сами говорили мне, что если его предложения будут осуществлены, то это удешевит проектирование мостов минимум на десять-пятнадцать процентов! Я же хорошо помню. Чиркали в блокноте, подсчитывали, какую это даст экономию.
Ш А К И Р. Вспомнили! Тогда я был рядовым проектировщиком.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ах, вот что! Теперь вы главный инженер проектного бюро и поэтому…
Ш А К И Р (заканчивая). И поэтому обязан считаться с мнением всего коллектива.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Значит, весь коллектив против полезного предложения? Может ли такое быть?
Ш А К И Р. Не весь, но противников немало.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Но ведь все равно последнее слово за главным инженером, за вами.
Ш А К И Р. Вот именно. Техническую политику в проектном бюро определяет главный инженер.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Но, если так, то почему же вы не поддержите Каримджана? Не значит ли это, что не другие, а именно вы - против?
Ш А К И Р. Почему вы вмешиваетесь в мои дела?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. То есть, как – почему? Должна же я что-то ответить Азизе. Должна же я понять, почему мой муж отвергает полезное предложение талантливого человека? Вы что-то скрываете от меня. Что?
Ш А К И Р (вынужденно признаваясь). Что, что?! А то. Если предложения Каримджана подтвердятся на практике, то нашему бюро придется пересматривать всю техническую политику, менять все методы работы.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ах, вот оно что! И в таком случае вы не сможете быть главным инженером. Так что ли?
Ш А К И Р (раздраженно). Да, именно так. Кибернетика для меня, как говорится, - темный лес. И неужели вам не будет обидно, если меня снимут с должности главного инженера?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Должности не важны. Я семь лет была женой рядового инженера. Не возражаю и еще семьдесят лет быть женой рядового.
Ш А К И Р. А я - возражаю. Я столько лет ждал этой должности и теперь, когда дождался…
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Погодите! Но как же тогда быть с диссертацией Каримджана? Ведь в республике только ваша организация может определить, какую пользу для государства могут принести его предложения. А если вы не сделаете этого, как же Каримджан защитит диссертацию?
Ш А К И Р. Ну, не защитит. Нам-то с вами какая печаль?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (грустно). Ну вот, вы снова похожи на себя обычного, повседневного.
Ш А К И Р (заносчиво). А на кого же мне еще походить, как не на себя самого? И какой смысл сожалеть о том, что было - да прошло. Намерены снова уговаривать меня перемениться? Бесполезно! Какой есть, таким и буду. (Слышен звонок в коридоре.) Не подходите к телефону! Я же сказал – не подходите!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Это не телефон. Это пришел кто-то. (Выходит в прихожую. Слышно, как она говорит кому-то «спасибо». Вернувшись, подаёт мужу листок.) Вам телеграмма. Правительственная. Любопытно. Обычно правительственные телеграммы посылаются по месту работы.
Ш А К И Р (развернув телеграмму). Эту прислали в оба адреса. И на работу, и на дом. (Читает, радостно улыбается.) Вот это сюрприз! Я включен в состав делегации дорожников, посылаемых во Францию… Но вас, я вижу, и это не радует.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А как же теперь с нашей поездкой в Африку?
Ш А К И Р. Ах, да – Африка! Ну что ж! Поедете без меня.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Так… Значит, сами решили, без меня?
Ш А К И Р. Фу, ты. Опять не угодил! Я же решил в вашу пользу.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не поеду я в Африку. Что за радость: муж в одном конце света, жена – в другом.
Ш А К И Р. Так что же мне делать теперь по-вашему? Ради путешествия с женой отказаться от поездки во Францию в составе почетной делегации? Нелепость! Телеграмма подписана самим министром. Это государственное поручение, соображаете?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А если вместо вас поедет другой инженер – дорожник, государству это повредит что ли?
Ш А К И Р. Это повредит мне.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Спасибо за откровенность. Но вы можете возместить этот ущерб позже.
Ш А К И Р. Каким образом?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Правительство еще не раз будет посылать специалистов за границу.
Ш А К И Р. А почему я должен упускать уже представившуюся возможность? Подумайте, взвесьте. Мы же только выиграем, если я побываю во Франции, а вы – в Африке.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. В семейной жизни бывает такое, Шакир ака, чего не взвесить ни на каких весах.
Ш А К И Р. Почему?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не укладывается на весы, ни на вес измеряется… Если вас не будет со мной – путешествие не доставит мне никакого удовольствия. Я надеялась, рассчитывала, что это будет наш праздник, которым мы отметим восьмилетие нашей свадьбы.
Ш А К И Р. Ну, это уже - синтименты, лирика! Мне эта чувствительная женская философия непонятна, да и не хочу я ее понимать.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не поеду я никуда!
Ш А К И Р. Не поедете – не надо. Мне-то что? Но зачем тогда плакать? Сами ведь отказались от поездки. Ведь это глупо, в конце концов!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я плачу не потому, что от Африки отказалась. Я плачу потому, что вы меня не понимаете, потому что я одинока!
ШАКИР (возмущено). Одинока?!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да, одинока! Одинока!

Свет гаснет.

Картина третья.

ГОЛОС ДИКТОРА. Внимание! Внимание! Доводим до сведения советских туристов, что из-за погодных условий аэропорта Каир наш самолет вынужден был совершить посадку в Найроби. При улучшении погодных условий аэропорта Каир, время вылета в Каир будет объявлено дополнительно. Через полчаса будет организована экскурсия по столице Кении. (Диктор продолжает читать текст объявления по английский.)

Вспыхивает свет. Африка. Живописная опушка леса невдалеке от аэродрома. Сабир Икрамов стоит у переносного складного мольберта. В руках у художника палитра и кисти. Работает. Появляется Гульчехра. Идёт задумчиво, Сабира не замечает.

С А Б И Р. Гульчехрахон? Здравствуйте!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (вздрогнув). Здравствуйте. А я думала вы поехали на экскурсию.
С А Б И Р. Ну что вы! Какой же я был бы художник, если бы уехал от этой красоты?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да, наверное, в городе нет и десятой доли этого многоцветного великолепия.
С А Б И Р. Вот именно. А в Найроби мы еще побываем. Мы сюда вернемся морем. А вы, почему не присоединились к экскурсии. Нездоровится?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нет. Захотелось побыть одной.
С А Б И Р. Тогда не буду вам мешать (Хочет уйти).
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нет, нет, что вы! Оставайтесь. Работайте.
С А Б И Р (работает). Взгляните. В декабре цветет акация. И какая!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да-а-а… И к тому еще – разноцветная. Первый раз вижу такую. Нет, я прямо – таки покорена красотой Африки!
С А Б И Р. Я тоже. Теперь мне, понятно, почему короли и королевы Англии самым своим преданным и доблестным лордам дарили зимние сады именно здесь, в Кении.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Выходит, мы с вами сейчас вроде как временные лорды.
С А Б И Р. Точно. Но, в отличие от лордов, мы здесь никому не в тягость. Приехали как гости, и как гости уедем. (Его осенила приятная мысль.) Знаете что? Сядьте здесь, я хочу написать ваш портрет.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А как же акация?
С А Б И Р. Её тоже не обидим. Ну, пожалуйста! Обещаю вам, что это будет недолго. (Гульчехра села.) Акация… Её прелесть заиграет еще ярче в соседстве с вашей прелестью. К тому же в вашем облике есть привлекательное несоответствие.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Привлекательное несоответствие? Это что-то новое.
С А Б И Р. Вы молоды, красивы, а в глазах печаль.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Странно. Первый раз слышу, что печаль может быть привлекательной.
С А Б И Р. Печаль – признак ума. Глупцам она в, большинстве случаев, недоступна. Отсюда, наверное, и родилась поговорка: «Дуракам счастье»… Послушайте, я знаю, расспросы надоедают. Но право же, не узнав вас получше, я не смогу хорошо написать вас.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ничего, ничего. Спрашивайте, не стесняйтесь.
С А Б И Р. Почему вы печальны?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ничуть не бывало. Это вам почудилось… (Тайно от Сабира изучает его, проверяя давнее впечатление. Видно, что она думала о нём и раньше.) Вот вы - так действительно интересный человек.
С А Б И Р. В самом деле?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Конечно.
С А Б И Р. Тогда еще один вопрос.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Пожалуйста.
С А Б И Р. Если я - интересный, то почему вам стало неприятно, когда вы меня здесь увидели?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Это вам почудилось.
С А Б И Р.  Нисколько. Я поверил, что вам захотелось побыть одной, но, что вам не стало неприятно при встрече со мной, это уж извините. Почему? Разве я так страшен?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не беспокойтесь, внешность у вас хорошая. Скажу даже больше…
С А Б И Р. Что ж вы запнулись? Говорите.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А вы не возгордитесь?
С А Б И Р. Обещаю.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Так вот. Употребив вашу терминологию, можно сказать, что именно у вас есть это самое несоответствие.
С А Б И Р. Знаю. Мне уже говорили об этом. Но в моем несоответствии ничего привлекательного нет.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не скромничайте. И знаете, благодаря этому вашему свойству, человеку, впервые встретившему вас, кажется, что он знаком с вами давно и по-хорошему. Всякий раз, когда я беседовала с вами, у меня возникало это ощущение.
С А Б И Р. Во всяком случае мое несоответствие не от ума.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Чем же оно вызвано?
С А Б И Р. Одиночеством.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Известный художник - одинок? Что-то не верится.
С А Б И Р. И все же это правда. Мне уже почти тридцать, а я все еще холост.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Странно.
С А Б И Р. Да, конечно. Но так вышло, что я до сих пор никого не полюбил. В девушках, которым я нравился, на мой взгляд, не было стойкости.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (удивленно). Стойкости?!
С А Б И Р. Ну, скажем не стойкости, а самоотверженности. Не каждая любящая женщина может быть женой художника. Мы капризны, неуравновешенны. А судьба наша, в большинстве случаев, еще капризнее нас. Быть женой художника – подвижничество. Бедные мои поклонницы этого не понимают.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да – а, вашим поклонницам посочувствуешь!
С А Б И Р. Что делать, мнительность, это моя болезнь. С одной стороны, это мне на пользу – благодаря этому я очень требовательно отношусь к своему творчеству, но по этой же причине я, наверное, напрасно обидел многих девушек. Но все – таки хорошо, что я не женился. В семье, где нет обоюдной любви – одинокими становятся оба. А что может быть хуже одиночества? Ведь это… Почему вы как-то сразу переменились? Я вас огорчил чем-нибудь?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нет, нет, вы меня нисколько не огорчили.
С А Б И Р. Но я ведь вижу. Вы затуманились.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ваши слова напомнили мне одно произведение. Очень тоскливое.
С А Б И Р. Какое? Скажите, если не секрет.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я вспомнила картину одного художника.
С А Б И Р (с радостью). Вы интересуетесь живописью?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Немного.
С А Б И Р. Так что же вы вспомнили?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Эта картина называлась «Одиночество».
С А Б И Р (заинтересованно). «Одиночество»?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да. Эту картину я, наверное, никогда не забуду. Чудесная осень. Золотые, багряные, оранжевые листья. Ясное бескрайнее небо. В верхнем углу большого полотна – стая улетающих на юг журавлей. В нижнем углу – на первом плане отставший от стаи одинокий журавль. У него окровавлено крыло и на пожухлой траве под крылом тоже кровь. Может его, подстрелил кто-нибудь, может быть, он сам где-то поранился. Он взмахивает крыльями, хочет взлететь, догнать стаю, но видно, что ему это не по силам. Мне особенно запомнились глаза журавля. В них были тоска, отчаяние. И казались они глазами не птицы, а человека.
С А Б И Р. Каков бы ни был сюжет картины – у настоящего художника это всегда рассказ о человеке.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я стояла возле этой картины и будто наяву слышала зов: «Подождите, друзья, подождите! Не оставляйте меня!» И мне хотелось помочь этой птице взлететь и вместе с ней догнать улетающую стаю. И еще я подумала, что для того, чтобы так ярко, проникновенно выразить одиночество, мало только таланта и мастерства.
С А Б И Р. Что же нужно еще?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Очень любить людей. И вообще все живое. Иметь доброе отзывчивое сердце… Когда я снова пошла посмотреть эту картину, то очень огорчилась. Вместо неё уже висела другая.
С А Б И Р. Знаю. Эту картину отправили в Москву на Всесоюзную выставку. Сейчас она вместе с выставкой путешествует по зарубежным странам.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Чудесно! Значит, она понравилось не только мне?
С А Б И Р. Выходит, что так. Вот вы опять совсем другая. Счастливая. Вот отлично! Это как раз то, что мне нужно. (Увлеченно работает, бормочет.) Улыбка, счастье – самое естественное состояние человека.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Обидно, что я тогда не сообразила сразу взглянуть на подпись. Так и не знаю, кто написал ту картину.
С А Б И Р (продолжая работать – рассеяно). Конечно, конечно. Между прочим, возникновение замысла этой картины необычно. Художник увидел её во сне.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Во сне?
С А Б И Р. Да. Поначалу он хотел на очередную республиканскую выставку предложить только одну картину. Но с работой у него не ладилось, конца не было видно, а, между тем, до открытия выставки оставались уже считанные дни. И вот однажды ночью он долго не мог заснуть, думал, маялся, а когда уже под утро заснул наконец, то увидел во сне все это: Золотую осень, улетающую стаю и оставшегося журавля с окровавленным крылом. Проснувшись, он тотчас кинулся к мольберту… Картина «Одиночество» успела к сроку и заняла свое место на выставке. Я рад, что дали такую высокую оценку этой картине. Спасибо.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. То есть… Вы хотите сказать…
С А Б И Р (шутливо). От имени и по поручению автора выражаю вам благодарность.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Значит, вы… вы тот… (Смутившись быстро уходит.)
С А Б И Р. Гульчехрахон!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (остановившись). Я очень благодарна вам, очень! (Убегает.)
Свет гаснет.

Картина четвертая.

Палуба теплохода. Гульчехра сидит в шезлонге. Задумалась. Появляется Сабир.

С А Б И Р. Так вот вы где! А я, ища вас, весь теплоход облазил. Через час мы войдём в порт Момбаса.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я знаю. А потом – Дар-ассалом, Занзибар!.. Изумительные берега!
С А Б И Р. На этот раз, надеюсь, вы уже сможете сойти на берег.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Увы, не смогу и на этот раз присоединиться к вам.
С А Б И Р. Опять из-за больного? Ему всё еще плохо?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. К сожалению. Человек пожилой, сердце слабое, а тут быстрая смена климата… Сейчас он ненадолго уснул – я смогла выйти подышать.
С А Б И Р. Это надо же! Поехать в такое путешествие, надеяться: «то увижу, сё увижу», а вместо этого сиднем сидеть возле больного.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не беда. Как бы там ни было, я дышу морским воздухом, а даже одно это…
С А Б И Р (прерывая). Для того, чтобы дышать морским воздухом незачем ехать в кругосветное путешествие. Турист должен сходить на берег, смотреть города, страны.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Если я отсутствую больше полутора часов больной нервничает, у него повышается кровяное давление. Боится помереть на чужбине, понимаете? Что ж я могу? Отправлять его сейчас домой на самолете опасно.
С А Б И Р. Но ведь на теплоходе есть штатный врач, вот он пусть и сидит возле больного, пока вы будете на берегу.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Невозможно. Я первая оказала этому больному помощь, теперь он верит только мне, и ничьей другой помощи не хочет. А если больной… Ну, вообщем, я не могу теперь его надолго оставлять.
С А Б И Р. Обидно, что пропадает ваша путёвка.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А вы? Вы тоже ведь не достопримечательности осматриваете,  большей частью застреваете в каком-либо людном месте и сидите, рисуете портреты.
С А Б И Р. Да, потому что те, кого я рисую, открыли мне глаза, помогли понять, в чем ценность моего путешествия. Когда я, советский художник, рисую африканцев, индусов, арабов, молодых и старых, мужчин и женщин – мы смотрим друг другу в сердца, как в открытые книги, и все лучше начинаем понимать, что все люди мира, в сущности, дети одной семьи. И тогда укрепляется мое убеждение, что я не напрасно живу, не напрасно работаю.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Завидую вам. Вы живете в сфере больших дел, высоких идей.
С А Б И Р. А вы?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Что я? Я простой служащий.
С А Б И Р. Простой служащий, возвращающий людям здоровье, спасающий людей от смерти. Я бы хотел быть на вашем месте!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А я бы – на вашем. (Смеются.)

Слышен гудок теплохода. Гульчехра указывает на берег.

Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Момбаса!
С А Б И Р. Может быть все-таки решитесь сойти, Гульчехрахон? Хоть на этот раз, а?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нет. Столько дней терпела – еще потерплю. Ничего. Путешествие уже на исходе.
С А Б И Р (грустно). Да, осталось всего лишь одиннадцать дней.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Вы уже и дни считать стали. Что так?
С А Б И Р. А как же иначе? Ведь ни один из этих дней уже не вернется.
(Это прозвучало, как объяснение в любви. Гульчехра испугалась.)
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да, между прочим, я слыхала – вы в своей каюте все стены обвесили моими портретами.
С А Б И Р. Это варианты.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Спрячьте, пожалуйста, эти варианты. Ведь я замужем. Дойдет как-нибудь до мужа – нехорошо получится.
С А Б И Р (удивленно). Вы… У вас есть муж?! Честное слово – не предполагал.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не удивительно. Обычно в такие поездки едут с мужьями. А я – одна.
С А Б И Р. Да – и это странно.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Обстоятельства. Мы должны были ехать вместе, но мужа перед самым выездом неожиданно послали с делегацией в Париж. Ему, поскольку причина была уважительной, деньги за путёвку вернули, а мою в короткий срок реализовать не удалось. Ну да что! Все равно мне нужно было уехать хоть куда-нибудь на время.
С А Б И Р. Вы - в одном конце света, он – в другом… Обоим, наверное, трудно.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я по ребенку соскучилось. По доченьке. Никак не могу привыкнуть к разлуке с нею.
С А Б И Р. Она...  доченьке ваша, на вас похожа?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Очень, копия.
С А Б И Р. Значит, будет счастливой.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Вы смело пророчествуете.
С А Б И Р. Красота – это уже само по себе счастье. (Гульчехра хочет уйти.) Подождите! Теперь... У меня к вам просьба, Гульчехрахон.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Просьба?
САВИР. Да. Теперь ваш портрет еще более нужен. Послушайте. Если, знакомясь с вами, я слишком настойчиво добивался вашего внимания – простите. Но я не покушался на чужое счастье. Я искал свое. Теперь я прошу только о портрете. Еще хоть два сеанса!.. (Гульчехра молчит.) Боитесь?
ГУЛЬЧКХРА, Я... Ладно, я открою вам свой секрет, Мы скоро расстанемся, так что это не опасно.
С А Б И Р. Конечно. Сейчас доверить мне свой секрет - все равно, что рассказать свой сон реке. Волны унесут их, не упрекнут, не разгласят.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ну, положим, вы не река, у вас есть голос, есть язык. Просто, я верю в вашу порядочность. Мне дорого ваше мнение.
С А Б И Р. Спасибо. Я слушаю, Гульчехрахон.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Меня беспокоит, тревожит... Ну, словом, я начала сравнивать вас с одним человеком.
С А Б И Р.  С вашим мужем?

Г У Л Ь Ч Е Х Р А.  Вы догадливы. А разве это хорошо, мне - замужней женщине и матери, сравнивать своего мужа с другим человеком?.. Ну что ж вы молчите?
С А Б И Р. Любимого человека с другим не сравнивают. А коли так, значит в вашей семейной жизни не все ладно.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да, не все. Есть нечто, обижающее меня. Это... Ладно! Хоть и нехорошо так о муже говорить, но, чтобы вышло  наглядно, употреблю такое сравнение. Шакирджан как будто разделил свое сердце на мелкие клетки. Одна клетка - для родителей, другая - для работы, третья - для друзей, четвертая - для футбола...
С А Б И Р. А для вас?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Есть и для меня одна. Тоже мелкая.
С А Б И Р. Значит, муж вас не любит.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А.  Нет, почему же? Любит, наряду с работой, друзьями. Наряду с футболом.
С А Б И Р. Понятно. А вы женщина. И как всякая женщина, хотите безраздельно владеть сердцем мужа. Не знать этого, значит – не знать жизни.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я знала, что вы так скажете. Но это не совсем так. Безраздельность?.. Нет, Сабир ака, на это мы не претендуем. А вот, чтобы нас любили немного больше всех других и всего другого – этого мы действительно хотим.
С А Б И Р. Это ваше право.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Это наша единственная душевная потребность.
С А Б И Р (горячо). Такая женщина как вы вынуждена довольствоваться всего лишь одной клеточкой в сердце мужа! Какая нелепость.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. До сих пор довольствовалась.
С А Б И Р. А теперь?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Теперь?.. Не знаю. (Быстро уходит.)
С А Б И Р. Гульчехра!
Свет гаснет.

Картина пятая.

Ночь. Тот же теплоход. На капитанский мостик поднимаются радостные Гульчехра и Сабир.

Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Зачем вы привели меня сюда? Что здесь делают?
С А Б И Р. Это капитанский мостик. Вообще-то нам находиться здесь не положено, но капитан так обрадовался вам, обрадовался выздоровлению вашего  пациента, что по моей просьбе оказал вам эту честь. Ну и мне заодно.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А.  А зачем нам эта честь?
С А Б И Р. Нужно. Один мой знакомый посоветовал мне приложить все усилия, чтобы именно в этот день и час оказаться на капитанском мостике.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Мы увидим отсюда что-нибудь необычное?
С А Б И Р. Угадали!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Бурлящие волны ночного океана?
С А Б И Р. Больше. Через насколько минут мы увидим другое, новое небо.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Новое небо? Не понимаю.
С А Б И Р. Со дня нашего с вами рождения, до этого дня, до этого часа мы жили в северной части земного шара и видели над собой всегда одно небо, вот это. А сейчас мы пересечем экватор, как раз посередине земли, вступим в южное полушарие, и над нами раскинется второе незнакомое, с незнакомыми созвездиями небо.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Скоро?
С А Б И Р.  Потерпите немного. Не только мы с вами с нетерпением ждем встречи с экватором. Всем путешественникам эта встреча дорога, как лайлатулкадр.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Лайлатулкадр? Первый раз слышу.
С А Б И Р. Есть такая легенда. Лайлатулкадр – чудодейственная ночь, которая бывает один раз в год. В эту ночь по небу пролетает золотой луч света. Кому посчастливится увидеть этот луч, у того сбываются все желания. Вот так. Легенда говорит, что в эту ночь решаются людские судьбы… О чем вы сейчас думаете? Гульчехрахон?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Думаю, пожалуй, и вправду у каждого человека бывает свой лайлатулкадр, свое мгновение, которое может по-новому повернуть его судьбу. Но как угадать его среди других мгновений? Как не упустить?
С А Б И Р. А я убежден, что это не трудно.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А именно?
С А Б И Р. Если человек почувствовал, что любит и обрадовался этому чувству, это и есть его «лайлатулкадр» дарящая исполнение всех желаний.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (после раздумий). А если человек полюбит, а любимый недосягаем?
С А Б И Р. Тогда – беда. Тогда – одиночество. Без надежды: без просвета, как неизлечимый недуг. Я имею право так говорить. На себе испытал… Вы плачете, Гульчехрахон? Значит, я могу надеяться? Вы любите меня, да? (Гульчехра хочет уйти, Сабир загораживает ей дорогу.) Куда вы?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Мы должны расстаться с вами. Сейчас же. Навсегда.
С А Б И Р. Это невозможно. Я люблю вас!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Сабирджан ака! Вы вольны, как птица, а я замужем. Опозорить себя, опозорить мужа – разве я могу решиться на это?!.. Посторонитесь, дайте мне пройти,
С А Б И Р (после долгого колебания, отступив). Пожалуйста, дорога ваша свободна. Но вы не сможете, не посмеете растоптать свое чувство. У вас нe хватит сил.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Хватит! Какой бы безотрадной не стала от этого моя жизнь – все равно уйду! Всю волю, все силы истрачу, но уйду! (Медленно удаляется, не отрывая свой взгляд от Сабира.)
ГОЛОС ДИКТОPA. Внимание, внимание! Говорит радиоузел теплохода «Абхазия». Мы – на экваторе. Капитан и вся команда теплохода поздравляют своих соотечественников с этой долгожданной торжественной минутой.

Внезапно возникает южное небо с созвездиями.

С А Б И Р.  Гульчехра!

Гульчехра остановилась. У нее не хватило сил уйти. Сабир подходит к ней.

ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина шестая

Зима. Вечер. Комната в квартире Шакира Усманова. Входят Гульчехра и Шакир. В руках  Шакира чемодан Гульчехры.

Ш А К И Р (ставит чемодан на пол). Ну вот, вы и дома. Поздравляю с благополучным возвращением.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Спасибо. Почему Суюмы не видно?
Ш А К И Р. В продленке. Попозже схожу, заберу.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (лишь бы что-то сказать). А-а. Значит, говорите все живы – здоровы?
Ш А К И Р. Да. (Хочет обнять Гульчехру, она отстраняется.)
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не сейчас. После.
Ш А К И Р (обижен). Ой-ой, что это вы так побледнели? Вам не здоровится? Простите, что не сразу заметил. Темно было. Сейчас принесу чай.

Уходит и возвращается с чайником  и пиалами на подносе.

Г У Л Ь Ч Е Х Р А (равнодушно). Ну как Париж? Все прошло хорошо?
Ш А К И Р. Неплохо. Жаль только, что командировка была кратковременной.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А.  Знаю. Вы уже говорили об этом. (Шакир снова делает попытку обнять её, она снова отстраняется.) Подождите… А как сейчас ваши дела на работе?
Ш А К И Р. Нормально. По-прежнему. Да, у меня к вам просьба.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А именно?
Ш А К И Р.  Помогите мне улучшить отношения с Каримджаном.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Еще что-нибудь произошло?
Ш А К И Р. Произошло. Мы начали практически использовать  его предложения.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (обрадовано). Вот это хорошо! Уверена, что это поднимет вас в глазах товарищей.
Ш А К И Р. Оказывается, этот ваш Каримджан хороший парень. Просит у министра взять шефство над его предложением, он ни одного плохого слова про меня не сказал. Правда, молодец?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (разочарована). Значит, дела Каримджана пошли на лад только после вмешательства министра?
Ш А К И Р. Ну и что? Министр сам вызвал меня и поручил… (Недоговорил.) Теперь авторитет Каримджана будет расти, это уж точно! А если вы поможете мне наладить…
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. … А может не сейчас – об этом, Шакирджан ака? Может, отложим на завтра?
Ш А К И Р (раздраженно). Ну, знаете, ли! Одно «не сейчас», другое «не сейчас». Всю дорогу от аэропорта молчали, как пришибленная. Как будто не рады, что домой вернулись. Почему? Случилось что-нибудь?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Случилось. Такое, что давит на меня, как обвал. Но я не знаю, на что решиться. Чтоб легче стало мне, я должна сказать вам все,  как есть, и чем скорее, тем лучше. Промолчать было бы притворством, обманом. А если не промолчу – прежде времени обижу вас.
Ш А К И Р. Чем обидите? Что значит «прежде времени»?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Это произошло во время поездки. И теперь вынуждает меня принять очень нелегкое решение.
Ш А К И Р. Да что же произошло? Какое там еще решение?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Решение еще не созрело. А о том, что произошло, я должна рассказать без промедления. Скрыть не имею права.
Ш А К И Р (начинает тревожиться). Странно.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Только не горячитесь, пожалуйста. Выслушайте меня терпеливо.
Ш А К И Р. Та-ак. Значит, выслушать придется нечто неприятное.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Во всяком случае – серьезное. И постарайтесь понять меня.
Ш А К И Р. Но пожалуйста, покороче.  Некрасиво будет, если мы не успеем остыть и встретим гостей с обиженными лицами.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (испугалась). Вы пригласили гостей?
Ш А К И Р. Пригласил, не пригласил, не все ли ровно? Так или иначе, люди придут. Родители, друзья, подруги.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Родители... Да, конечно. Как же я об этом не подумала.
Ш А К И Р. Ну вот, что. Садитесь и рассказывайте, какое там было серьёзное и неприятное происшествие?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Отложим. Разойдутся гости тогда и поговорим.
Ш А К И Р. Ого! Похоже, что речь пойдет о чем-то скандальном!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да. Однако...
Ш А К И Р. «Не сейчас», «после» «однако» - хватит! Жена поехала одна путешествовать и позволила себе что-то скандальное. Что именно? Ну! Говорите!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. После ухода гостей.
Ш А К И Р. Ммм. Обзавелась в Африке любовником, так?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (раздраженно). Нет, он не любовник…
Ш А К И Р. Ага! Значит, все-таки «он»! Значит, все-таки между нами другой мужчина!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Шакирджан ака, я расскажу… Я уверена, вы поймете меня. Но прошу вас, очень прошу – не теперь.
Ш А К И Р. Нет, именно теперь! Теперь и ни минутой позже!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Но родители… они придут радостные, а мы…
Ш А К И Р (прерывая). О родителях нужно было думать раньше. До того как вы обзавелись любовником!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я же сказала – он не любовник.
Ш А К И Р. Кто же он тогда, если не любовник? Кто же он, если не любовник, этот пролаза, соблазнивший замужнюю женщину, имеющую ребенка?!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (вдруг обретя какое-то обреченное спокойствие). Я… Я увидела другое небо.
Ш А К И Р. Другое небо? Это что еще за белиберда – другое небо?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Это… А впрочем я забыла, что с вами нужно говорить иначе.
Ш А К И Р. Ну и говорите. Что ж замолчали?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. В поездке я познакомилась с самаркандским художником Сабиром Икрамовым.
Ш А К И Р. Меня не интересует, как зовут этого подлеца и чем он занимается. Кто он теперь для вас?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Он любит меня.
Ш А К И Р (глядя жене в глаза). Вы сами его полюбили!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да. И теперь это и счастье мое, и несчастье.
Ш А К И Р. А обо мне вы подумали? О Суюме подумали?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Подумала. И сейчас думаю. Горю между двух огней. Лишь теперь мне открылось, что настоящая любовь приходит к женщине только один раз. Наступает долгожданный миг и с ним любовь - внезапная, как озарение. А я восемь лет назад поторопилась, ошиблась. Вспышку жалости приняла за любовь. Вот так. Поспешила, не дождалась драгоценного мига – наступила на колючку. Теперь мучаюсь.
Ш А К И Р. Та-ак. И насколько далеко завела это любовь?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Вы напрасно меня подозреваете, Шакирджан. Клянусь, что я вам не изменила!
Ш А К И Р. Какую глупость я сказал! (С искренним огорчением.) Да, да! Я знаю – вы - не из тех, кто способен изменять!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Но и забыть Сабира я теперь не способна.
Ш А К И Р (вспыхнул от гнева, впервые переходя на «ты»). Ты… Как у тебя язык повернулся сказать мне такое?! Бесстыжая! (Замахнулся на Гульчехру, но ударить не решился. Опустил руку, отвернулся, уходит.)
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Погодите! Давайте все-таки вместе примем и проводим гостей.
Ш А К И Р. Гости? (Задумался, задержался. Затем – вне себя.) Вот вам гости! (Ударив ногой, свалил кресло и вышел из комнаты. Гульчехра села, схватилась за голову руками.)
Свет гаснет.

Картина седьмая.

Зима. Ночь. Площадь. На скамье сидит в унылой позе Шакир Усманов. Мимо него, куря, проходит Сабир Икрамов. Взглянув на Шакира, останавливается. Состояние незнакомца встревожило его.

С А Б И Р. Что с вами, товарищ! Плохо себя чувствуете?
Ш А К И Р. Нет, ничего. Просто очень холодно.
С А Б И Р. Может я могу вам помочь? Не стесняйтесь.
Ш А К И Р. Нет, нет. Сигареты не найдется?
С А Б И Р. Пожалуйста. (Дает сигарету, щелкает зажигалкой.)

Оба изучают друг друга.

Ш А К И Р. Спасибо. (Курит. Закашлялся.)
С А Б И Р. Э, да вы, как видно, некурящий.
Ш А К И Р (умышленно меняя тему разговора). А вы почему полуночничаете на улице, да еще в такой свирепый мороз?
С А Б И Р. Не спалось. Вышел из гостиницы, прогуливаюсь.
Ш А К И Р (продолжая изучать Сабира). Радостны? Счастливы?
С А Б И Р. Точно. По лицу, что ли видно?
Ш А К И Р. Именно. Счастливый человек светится как факел.
С А Б И Р (охотно делясь своей радостью). Жениться вздумал. Впрочем, моя любимая еще не окончательно решилась.

Шакир думает о чем-то своем. Потом вспомнив что-то, бросил взгляд на площадь.

Ш А К И Р. Да-а… Я тоже накануне свадьбы на этой площади до рассвета гулял.
С А Б И Р (все еще стараясь понять состояние Шакира). А теперь жена ваша обидела вас, да?
Ш А К И Р. Теперь она уходит от меня.
С А Б И Р. Уходит?
Ш А К И Р. Пока еще не ушла, но уже призналась, что полюбила другого.
С А Б И Р. Сама призналась? Или вы…
Ш А К И Р. Сама. У меня и в мыслях не было.
С А Б И Р. Значит честная женщина. За такую жену нужно бороться, пока хотя бы воротник от халата цел. Женщины любят самоотверженных.
Ш А К И Р. Вот погодите, женитесь, тогда иначе о женщинах заговорите. А я вот сегодня даже замахнулся на жену. Но ударить не смог.
С А Б И Р. Соседей побоялись?
Ш А К И Р. Нет, совесть не позволила. А соседи что? Среди них есть и такие, которые еще и подзуживали бы:  «Покрепче поддай!»… (Помолчав.) Странно. При всем при этом, я все время чувствую, что она в чем-то выше и чище меня.
С А Б И Р. Женщины всегда выше мужчины хотя бы потому, что она рожает его, дарит ему жизнь. (Изучающее смотрит на Шакира, потом спрашивает.) Вы, что? Женились не по любви?
Ш А К И Р. «По любви, не по любви!»... Вы случайно, не писатель?
С А Б И Р. Нет.
Ш А К И Р. Славя богу!
С А Б И Р. Я художник.
Ш А К И Р. Художник? О господи!..
С А Б И Р. Что ж тут такого? Не видели что ли художников?
Ш А К И Р. Видел. Многих видел. Но только не приглядывался к ним как следует. Так вы что же, товарищ художник, утверждаете, что если брак был по любви, то семья никогда не разрушается?
С А Б И Р. Семьи, женившихся по любви, тоже разрушаются, если супруги глупы и не знают цену обоюдной любви. Удивительно! Что еще кроме любви мы можем подарить женщине? Трагедия многих мужей в том, что они не понимают этой простой истины. Жена – бедняжка хочет, чтобы муж, входя в дом, душу приносил, а он только зарплату приносит. А ведь у женщины своя зарплата есть. Иной раз даже больше, чем у мужа.
Ш А К И Р. Оставим эту тему. Повторяете банальные истины.
С А Б И Р. Не принимаете возражений.
Ш А К И Р. Уши вянут. И ведь находятся такие, что верят этим затрепанным истинам. Откуда берутся? С неба сваливаются, что ли?
С А Б И Р. Наоборот, именно такие люди могут возвыситься до небес. Разве человек, впервые покоривший космос не придерживался именно этих истин? А если они кажутся иной раз банальными, так это потому, что их нередко повторяют не к месту. Вы, видимо, один из пренебрегающих этими истинами.
Ш А К И Р. О! Знали бы вы, при каких обстоятельствах я женился!
С А Б И Р. И знать не хочу! Семья только тогда семья, если согрета взаимной любовью или хотя бы бережным отношением супругов друг к другу. Если этого нет, то они друг другу чужие и конечно, развалиться такой семье проще простого!
Ш А К И Р. Ну, если так уж преступно строить семью без любви, то давайте попросим правительство все браки по рассудку объявить незаконным и расторгнуть их.
С А Б И Р. Не передергивайте. Только двое – муж и жена могут решать, стоит им жить вместе или нет.
Ш А К И Р. А моя жена одна, единолично решает этот вопрос. Разрушить семью-это желание лишь ее.
С А Б И Р. Если нет серьезной причины, то ни одна женщина не опозорит себя, уйдя от мужа, сделав детей сиротами при живом отце. Значит, ваша жена полюбила того человека всей душой.
Ш А К И Р. Мерзавец он, этот самый «тот человек»! Чужой, познакомился с моей женой в чужих краях, чуть ли не в джунглях Африки, заморочил ей голову и теперь хочет одним ударом разрушить мою с трудом построенную семью.
С А Б И Р (начинает догадываться, что перед ним – муж Гульчехры). Но почему же мерзавец? Может, он тоже мучается, зная, что разрушает чужую семью.
Ш А К И Р. Вздор!.. Ну ничего, если жена изменит мне, значит, придет час, изменит и тому нечестивцу.
С А Б И Р (болезненно задетый утверждением собеседника). Да вы что?!.. Но ведь это… Нет…
Ш А К И Р. А вы что? Чего там «Но ведь это»?
С А Б И Р (убедившись, что перед ним муж Гульчехры). Вы клевещете на свою жену!
Ш А К И Р (удивленно с подозрением). А почему вы так волнуетесь, господин художник?
С А Б И Р (постепенно беря себя в руки). Есть причина волноваться. Я невольно подумал об одном своем друге. Он вот так же, влюбился и только потом узнал, что его любимая замужем. Тогда… Ну, в общем, он вынужден был отойти. А теперь он узнал, что и она его полюбила. Так что ж, по-вашему, он должен отказаться от любимой и любящей женщины?
Ш А К И Р (убедившись, что перед ним – именно Сабир). Должен. И она должна. Женщина не имеет права разрушать семью.
С А Б И Р. Как все это старо! Если муж бросит жену, никто не осуждает. А жена захочет разойтись, так сразу начинается ад кромешный.
Ш А К И Р. Семья священна.
С А Б И Р. Не спорю. Особенно семья – основанная на любви.
Ш А К И Р. Разве это не предательство, не бесстыдство уйти от порядочного человека?
С А Б И Р. Да хоть и от порядочного! Если нет любви, то женщина бывает вынуждена уйти от мужа. И плохо мужчине, который не понимает этого. Очень плохо!
Ш А К И Р. Но разве эта женщина мужу не нужна?
С А Б И Р. Нужна, не спорю. Но нужна наряду с ковром, буфетом, шкафом. Потому что у него нет настоящего чувства, потому, что он сам – деревяшка, шкаф!
Ш А К И Р. Хорошие жены ради семьи жизни свои не жалеют. Женщина, полюбившая вашего друга должна пожертвовать своим счастьем ради семьи.
С А Б И Р. Жизнь принадлежит одному человеку, счастье – двоим, и оно нераздельно. Отказавшись от счастья, та женщина обездолит и любимого.
Ш А К И Р. Тогда пусть ваш друг откажется от счастья и вернет ту женщину мужу.
С А Б И Р. Нет, не откажется! Не вернет! Мужчина, учтите это, рождается дважды. Первый раз, когда его родит мать, второй – когда он находит желанную женщину. А кто же отдаст то, о чем мечтал всю жизнь? Никто! Не надейтесь! (Собирается уйти.)
Ш А К И Р. Насколько я знаю, женщина, которую полюбил ваш друг, еще не сказала своего окончательного слова. А цыплят, как известно, по осени считают. (Зло.) Так что не очень-то надейтесь, Сабир  Икрамов!
САБИР. Посмотрим! Без надежды только черт живет. А где надежда, там и удача. (С сочувствием.) Вот так-то, Шакирджан. (Уходит.)

Свет гаснет.


Картина восьмая.

Ограда детского сада. Шакир – у него забинтовано плечо и рука – выходит из калитки и встречается с идущей в детсад Гульчехрой. Молча проходит мимо.

Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Погодите! Что у вас с плечом?
Ш А К И Р. Был на объекте и, задумавшись, не заметил, что остановился под краном. Если бы рабочие, громко закричав, не заставили меня опомниться, наверняка пришибло бы тяжелым грузом. А так он лишь слегка зацепил меня.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (тепло, от всей души). Хорошо, что рабочие были поблизости.
Ш А К И Р (смеется). Не знаю. Иной раз я сожалею, что меня не пришибло.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Все ещё сердитесь на меня?
Ш А К И Р. Я на себя сержусь. И чем больше думаю о своем прошлом, тем больше сержусь.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Почему только сердитесь? Разве за восемь лет нашей совместной жизни у нас не было счастливых дней?
Ш А К И Р. Нет, конечно, были и счастливые дни. Я никогда не забуду их, не смогу забыть. Но одной своей ошибки я никогда не смогу простить. Когда ваша сестра Манзура сбежала с Саттаром, вы, чтобы спасти своих родителей от позора, пожертвовали собой.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Это была и моя ошибка. Жалость к вам я приняла за любовь.
Ш А К И Р. Вам простительно. Вы тогда были очень молоды, поспешили. Я не должен был ошибаться. Я не имел права принять эту жертву.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Поняв, что мы без любви стали мужем и женой, мы должны были отыскать пути, чтобы все-таки сделать нашу жизнь счастливой.
Ш А К И Р. Когда я думаю о нашей с вами жизни, мне кажется, что мы похожи на людей, заковавших себя в цепи. Пренебрежение к любви, ложное понятие о чести, предрассудки, приверженность к устаревшим обычаям, фальшивая мужская гордость – вот те цепи, те оковы, которыми мы сковали себе  ноги.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нас привело к ошибке благородство наших намерений.
Ш А К И Р. Да, все эти отживающие понятия и обычаи, казались нам мудрыми, благородными как золото. А на поверку они оказались не золотыми, а чугунными. Да еще и ржавыми. Помните, когда ваша сестра и её любимый зарегистрировались, и,  боясь всеобщего осуждения, бежали в другой город, люди их называли «сумасшедшими без оков»?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Помню. И я воображала, что выходя за вас, даю им пощечину.
Ш А К И Р. А теперь они счастливы. Ваш отец, противившийся этому браку, потому что Саттар сирота, давно простил их и обожает внука, сынишку Саттара. К черту! Уж лучше быть «сумасшедшими без оков», чем дурнем в золотых оковах!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Вы изменились Шакирджан ака. Даже не верится. И так быстро.
Ш А К И Р (иронически). Есть такой закон сопромата: чем сильнее удар, тем быстрее меняется предмет. И время для размышлений у меня было предостаточно – целых четыре месяца. (Меняя тон.) Что я! Изменились женщины. Семья без любви теперь для них не семья. В крайнем случае, они требуют хотя бы уважительного и бережного отношения.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Это не требование. Это естественная духовная потребность каждой женщины.
Ш А К И Р (вздохнув). Да, это так. И плохо мужчине, который не  понимает этого. Очень плохо.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Как жаль, что вы, Шакирджан ака, так поздно пришли к этой истине.
Ш А К И Р. Э, да что уж! Прошлого не вернешь. Теперь судьба трех людей завязалась в такой узел, что для благополучия всех троих его нужно разрубить сразу.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. И для вашего благополучия тоже?
Ш А К И Р. Да, и для моего... Скажите, вы пришли, наконец, к окончательному решению.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (колеблясь, мучаясь). Все еще нет.
Ш А К И Р. Сколько же еще будет длиться это пытка?!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не знаю.
Ш А К И Р. Значит, разрубить узел придется мне. Сердце должно уступить разуму. Ладно, я снова проиграл. Вы свободны!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Неужели это решение…
Ш А К И Р. Серьёзное? Да, Гульчехра, серьёзное. В сущности, я вас давно потерял. Если бы я вовремя постарался понять и по достоинству оценить свою жену, если бы не заставил её страдать от душевного одиночества, то ни один посторонний не смог бы отобрать её от меня. Позднее прозрение не спасает, а наказывает. Да, я проиграл! (Уходит.)
Свет гаснет.

Картина девятая.

День. Комната в квартире Усмановых. Гульчехра  у телефона.

Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Азиза? Я сразу так и подумала, что это ты звонишь… Что?.. Да, я только из суда… Нет, нет, все в порядке – развели без проволочек… Подробности? Нет, к счастью, подробности не выпытывали… Да, Суюму оставили мне… Почему невеселый голос? Сама удивляюсь. Тяжко на душе… Да, конечно. Со временем, наверное, освоюсь, а сейчас трудно. Нет, Сабирджану я позднее сообщу. Три – четыре дня хочу побыть одна… Что?.. Конечно, приходи… Ага, всего хорошего.

Кладет трубку, задумывается. Уходит в соседнюю комнату. Стук в дверь. Пауза. Входит Сабир, в руках у него букет цветов. Гульчехра возвращается, не замечает Сабира.

С А Б И Р. Здравствуйте, Гульчехрахон.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (вздрогнув, растерянно). Здравствуйте!
С А Б И Р. Я не позвонил, потому что наружная дверь была открыта. (Состояние Гульчехры смутило его.) Но, простите, я, может быть, не во время?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нет, нет, входите, садитесь.
С А Б И Р. Спасибо. (Все еще не понимая состояния Гульчехры.) Но, может быть, я поступил бестактно? Вы в квартире одна, не истолкуют ли соседи превратно мой приход?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не беспокойтесь, мои соседи не сплетники.
С А Б И Р. Конечно, можно было поздравить вас по телефону. Но когда у человека день рождение…
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (перебивая). День рождения? Чей?
С А Б И Р (подавая ей букет). Ваш. Поздравляю.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (принимая цветы). Спасибо. Как же это я забыла, а впрочем, и все другие забыли, только вы один вспомнили. (С благодарностью.) Выходит и вправду, у меня теперь ближе вас нет никого. (Ставит букет в вазу, наливает в нее воду из графина.) Вот так.
С А Б И Р. Гульчехрахон, когда я шел сюда… У вас нет для меня радостной вести?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Есть. Я только что пришла из суда.
С А Б И Р. И… Не томите!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я свободна.
С А Б И Р. Свободны?! Значит, мечта моя сбылась? Ой, как я вам благодарен! Но что ж мы тут… Едем! Сейчас же едем!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Не понимаю. Куда едем?
С А Б И Р.  В Самарканд. Там у меня друзья, там и отпразднуем с ними ваш день рождения. Блистательно отпразднуем!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (после короткого колебания). Нет, сейчас я никуда поехать не могу.
С А Б И Р.  Почему? Разве я мало ждал, томился… Что ж вы молчите?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Ищу нужные слова.
С А Б И Р. Какие еще слова! Что же вы молчите? (У него появились сомнения.) Ну что ж… Видать, не случайно меня иной раз мучают сомнения. Четыре месяца мы были врозь… Вы охладели ко мне, да?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Нет, Сабирджан ака. Ваши сомнения напрасны.
С А Б И Р. Но это же видно! Я почувствовал это сразу, как только вошел.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да, что с вами? Почему почувствовали?
С А Б И Р. Вы встретили меня как чужого человека.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Разве? Простите, если я вас обидела.
С А Б И Р. Не то, не то! Вы охладели и не признаётесь в этом, чтобы смягчить, чтобы не задеть моего самолюбия. А впрочем, что ж! Я сам виноват. Редко звонил вам, еще реже писал.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. И правильно делали. Вы не торопили меня. Это было тактично, мудро.
С А Б И Р. Мудро? Дорого же мне обошлась эта мудрость!!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Поверьте же, наконец, ничуть я к вам не охладела!
С А Б И Р. Но если так, то почему же вы не хотите ехать со мной? И почему не можете объяснить причину этого нежелания?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Боюсь, что вы не поймете меня.
С А Б И Р. Почему я не пойму?
Г У Л Ь Ч Е Х Р А (горячо, от всей души). Потому что вы счастливы. Потому, что вы не разрушили свою семью, которую строили честно, с надеждой на взаимную радость. (На её глазах заблестели слезы.) Вашу жизнь не растоптал человек, с которым вы соединились, ища этой радости. Потому, что вы не знаете, что значит гореть между двумя огнями. Вам не довелось увидеть, что человек, проживший с вами восемь лет, осознал свою вину и сам осудил себя, но поздно. Вы…
С А Б И Р (прерывая). Не надо! Не надо продолжать, Гульчехрахон! Теперь я во сто раз больше прежнего люблю вас!
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. А я – вас.
С А Б И Р (делает порывистое движение к ней, но сдерживается, останавливается). Я… я уйду, Гульчехрахон.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Да, да… Не сердитесь.
С А Б И Р. Но я еще  вернусь к вашему порогу.
Г У Л Ь Ч Е Х Р А. Я буду ждать.
Свет гаснет.

Картина десятая.

Через 12 лет.
Мастерская Сабира Икрамова. Он сидит угрюмый, ему не работается. Он рисует, ищет, но не находит нужного решения и с отречением бросает свои рисунки в сторону. Безнадежно смотрит на станок, на который натянут холст. Очевидно, это – портрет, который не удается художнику. (Мы видим только обратную сторону холста). Он не замечает появившуюся на пороге девушку, удивительно похожую на молодую Гульчехру. Это – Суюма. Суюма не видит художника: между ними станок.

С У Ю М А. Сабир Икрамович!
С А Б И Р. Да. (Не оглядываясь, равнодушно.) Что дальше?
С У Ю М А. Здравствуйте!
С А Б И Р. Здравствуй. Ты кто?
С У Ю М А.  Суюма Усманова.
С А Б И Р. Усманова?
С У Ю М А. Студентка Ташкентского театрального – художественного. Несколько дней назад я звонила вам и вы…
С А Б И Р (вспомнил, но по-прежнему равнодушно заканчивает ее фразу.) …обещал сегодня тебя принять.
С У Ю М А. Да. Я перед выходом позвонила вам, но никто трубки не брал. И во дворе у вас никого нет.
С А Б И Р. Да, я один…
С У Ю М А. Вот так и вышло. Что я без предупреждения. Командировка моя кончилась, сегодня вечером я должна уехать.
С А Б И Р. Очень жаль, но разговор у нас сегодня не состоится.
С У Ю М А. Захворали?
С А Б И Р. Нет, картина не готова. (Жест в сторону холста.)
С У Ю М А. Не готова? А когда же… вы все-таки примите меня? Я вас долго не задержку.
С А Б И Р. Не знаю. Кажется, никогда.
С У Ю М А (глубоко, огорченно). Но…
С А Б И Р. А ты, оказывается, настырная, Усманова. Ладно. Если тебе так уж нужно перешагнуть через мой порог, входи, пожалуйста.
С У Ю М А. Спасибо.
С А Б И Р. Не за что. (Посмотрел на Суюму, но последняя, отвернувшись от него, вынимала блокнот из сумки и художник не увидел её лица.) Ну-и, не теряй времени, задавай свои опросы, командировочная. (Им опять овладевает апатия. На вопросы Суюмы он отвечает, не оборачиваясь в её сторону.)
С У Ю М А. Прошу вас, не называйте меня так. Я ведь не только за тем пришла, чтобы статью о вас написать. На примере творчества таких мастеров как вы, я хочу изучить закономерность развития у нас изобразительного искусства.
С А Б И Р. Ого! С тобой, пожалуй, и впрямь нужно говорить серьезно.
С У Ю М А. Спасибо на добром слове. Ну вот… Почему у вас так медленно идет работа над картиной? Меня интересует не только то, что способствует вашим успехам, но и то, что мешает.
С А Б И Р. Ват как? Однако, ты, я вижу, довольно быстро преуспела, исследовательница.
С У Ю М А. Значит, я могу надеяться на откровенный разговор о тайнах вашего творчества?.. Тогда скажите, почему в ваших последних картинах проглядывается какой-то затаенный душевный надлом?
С А Б И Р. Ладно, скажу. Тебе, искусствоведу, и впрямь нелишне знать это. Так вот, запомни: у художника, обидевшего, предавшего своего друга, ломаются крылья. Он, запятнавший свою совесть, тогда уже не в силах взлететь. Ползает.
С У Ю М А. Вы обидели друга?
С А Б И Р. Больше, чем друга-любимую и любящую женщину. И весь остаток моей жизни отдал бы, чтобы смыть эту вину, но поздно – теперь уже не смогу.
С У Ю М А. Вас нелегко понять. Женщина, которую вы любили… Неужели она…
С А Б И Р. Да, умерла. Тоскуя в одиночестве, она, несчастная, заболела гипертонией. Я узнал об этом недавно.
С У Ю М А. Да, обида – тяжкая болезнь. А раньше, когда ваша любимая была еще жива, вы не пытались смыть вину?
С А Б И Р. Я не сразу понял, что виноват. Теперь, как только подумаю об этом, пальцы слабеют, роняют кисть…
С У Ю М А. В чем же была ваша вина?
С А Б И Р. Я не поверил любимой. Двенадцать лет тому назад у нее был день рождения, я пришел поздравить, и она встретила меня холодно. Я не понял причину её казавшейся холодности и, решив снова вернуться к порогу любимой, ушел. Но уже на следующий день опять стал терзаться. То, что она холодно встретила меня, то, что она отказалась сразу уехать со мной, показалось мне признаками ее неверности. Еще я подумал, что она сожалеет о прошлом, что не в силах расстаться со своим прежним мужем. А потом дошел и до такой нелепой мысли: «Если, мол, женщина изменила первому мужу, то может изменить и второму».
С У Ю М А. Я знаю, что недоверие иногда разлучает любящих. Но, что разлука может так сильно потрясти любящую душу и привести к такому ужасному концу – этого я себе не представляла.
С А Б И Р. Я тоже раньше не предполагал, что яд сомнения в любящем сердце может быть настолько сильным. Вообщем, нам, мужчинам, как видно, не понять до конца женскую душу.
С У Ю М А (сдерживая нахлынувшее волнение). Продолжайте, мастер, продолжайте, учитель.
С А Б И Р. Продолжая терзаться сомнениями, я долго не мог возвратиться к её порогу. Потом, чтобы оправдать долгое свое отсутствие, я написал любимой письмо, безрассудно намекнул в нем на свои сомнения, попросил её дать мне отсрочку для принятия окончательного решения. То, что я усомнился в ее верности, было трагической ошибкой. Увы, я не сразу понял это!.. Когда понял, поспешил к ней, чтобы упасть к её ногам и вымолить прошение. Не застал дома. Узнал, что она поправилась и уехала за границу. Потеряв надежду на успешность своих поисков, возвратился в Самарканд. И вот недавно, услыхал о её смерти.
С У Ю М А. Бедная! И вы… бедный.
С А Б И Р. Как поется в песне: Не видел – на колючку наступил,
Не наступил бы, если бы увидел.
Теперь страдаю так, что свет не мил,
Беспечным был и сам себя обидел.
С У Ю М А. Видимо и впрямь, учитель, есть прямая связь между пережитой вами трагедией и вашим нынешним творческим состоянием.
С А Б И Р.  О, ты, оказывается,  хорошая и чуткая девушка. (Взволнованный встает, внимательно приглядывается к Суюме и неожиданно поражен её сходством с Гульчехрой. Смущенно произносит как бы про себя.) Гу… Гуль…
С У Ю М А. Я не Гуль. Меня зовут Суюма.
С А Б И Р. Да, да. Твое имя должно быть Суюма.
С У Ю М А. Почему должно быть? Я действительно Суюма. Это моё имя.
С А Б И Р (озабоченно). Да, да – ты Суюма. Как это я сразу не подумал, что ты Суюма, а? (Уверенно.) Хорошо, что пришла, Суюма. Сама пришла. (Бодро.) Здравствуй, Суюма!
С У Ю М А. Мы уже здоровались.
С А Б И Р. Да, верно, здоровались. Но все равно ещё раз: Здравствуй Суюма!
С У Ю М А. Здравствуйте, Сабир Икрамович.
С А Б И Р (радостно). Ты… ты любишь, Суюма, кого-нибудь, а?
С У Ю М А. Да, люблю.
С А Б И Р. А парень, которого ты любишь, тоже тебя любит?
С У Ю М А. Да.
С А Б И Р. Эта любовь принесла тебе счастье, Суюма!
С У Ю М А. Да, но откуда это известно вам?
С А Б И Р. Оно излучается в вас, в влюбленных женщинах, во всем вашем облике светится луч счастья. (Вдруг его внезапно озаряет новая мысль. Голос его звучит торжественно.) Стой, Суюма, стой. Один миг стой не шевелясь, прошу тебя. Очень прошу. Точно… точно, как она!
С У Ю М А. О чем вы, Сабир Икрамович? О ком вы говорите, я ничего не понимаю.
С А Б И Р. Ты мне напомнила только что раскрывшийся бутончик розы. Раскрывшейся в улыбке радости, приветствующей восходящее солнце. Именно это мне нужно. (Быстро рисует.) Теперь уходи. Уходи быстрее.
С У Ю М А. Но ведь наш разговор только…
С А Б И Р. Говорят тебе уходи. Я буду работать. Должен работать.
С У Ю М А. И закончите картину?
С А Б И Р. Закончу, хорошо, закончу. Да уходи же ты.
С У Ю М А. Но мы еще увидимся, да?
С А Б И Р.   Да, да, мы теперь часто будем встречаться с тобой.
С У Ю М А. Отлично! Учтите, я теперь крепко ухватила вас за фалды. Вы мне очень нужны.
С У Ю М А. Сейчас, сейчас… Вот уже ушла, исчезла. Спасибо. Огромное спасибо! До свидания.

Удаляется, но услышав шорох, оборачивается и видит, что художник подошел к станку, и с волнением поднял покрывало, закрывавшее полотно. Она узнала ту, что нарисована. Она поражена.

С А Б И Р (только теперь заметил, что Суюма не успела уйти). Ты все ещё здесь?!
С У Ю М А. Вот теперь я знаю вас, Сабир Икрамович!
С А Б И Р. Что ты хочешь этим сказать?
С У Ю М А. До сих пор неизвестными были для меня только имя и профессия этого человека, которого любила моя мать.
С А Б И Р. Да, Суюма, да. Я тот несчастный, по чьей вине она умерла.
С У Ю М А. Мама жива.
С А Б И Р. Что?! Гульчехра жива?!
С У Ю М А. Мама давно выздоровела.
С А Б И Р. Слава богу!
С У Ю М А. Мама не забыла вас!
С А Б И Р. Не забыла? Неужели не забыла?
С У Ю М А. И не забудет.
С А Б И Р. Невозможно. Я слишком сильно ранил её душу.
С У Ю М А. Раны залечивает время. А любовь вечна. Не так ли, мастер? (Уходит.)
С А Б И Р. Гульчехра жива! Гульчехра не забыла меня!.. (Подходит к станку с портретом.) Здравствуй, Гульчехра! Вот мы и встретились! Теперь уже не расстанемся. Никогда! (Начинает вдохновенно работать.)

КОНЕЦ

• Назад
• Вперёд