Сергей Гордин (1954)

Родился в 1954 г. в Ташкенте. Окончил факультет журналистики ТашГУ (ныне НУУз). Работал в Гостелерадио. Пуб­ликовался в периодической печати Узбекистана.

Ежик резиновый

                                      Юнне Мориц

От самого себя уходишь прочь
И от своих друзей благословенных,
Ты прошлым мое сердце не морочь,
Сотри его, побрызгав мыльной пеной.

Чтоб вновь светилось чистое стекло,
И сквозь него увидеть как впервые,
Что паутинки тянутся легко
И тихо растворяются меж синим.

Нам от себя никак не убежать,
Но это ведь сейчас всего важнее,
Как каждый день впервые начинать,
Пусть хрипше голос и глазам больнее.

А кто остался в прошлом – хорошо,
У них уютно, музыка играет,
И песни, что отпел давным-давно,
Их до сих пор, как свечи, согревают.

Им хорошо, им не к чему искать,
Пусть будут счастливы,
Как ты уже не можешь,
Ведь продолжают рядышком стрелять,
И гарь ложится пятнами на кожу.

И не вчера, не завтра, а сейчас
На загражденье падает мальчонка,
Неужто можно про него смолчать,
Вот – он кричит испуганно и тонко?

Смолчать сейчас – ведь равно, что забыл,
За что солдатам ордена давали,
Как жег напалм, как в вышках ветер выл,
Как память, забывая, предавали.

А для меня расстрелянный киргиз
И девочка, убитая в Донбассе –
Такая боль, что сердцу нету сил,
Я не смолчу любой награды ради.

А ежик славный с дырочкой в боку…
К душе моей и днем и ночью липнет,
Я сам его для девочки куплю,
Чуть погодя…
чуть-чуть
война затихнет.

* * *

Видно, меня не спасти –
Душит холодный кашель,
Доктор мой, не грусти –
Это ведь доля наша.

Людям – мои стихи,
В землю – мое земное,
Если они пришли,
Значит и смерть – не горе.

Только бы добежать
Этой строки дорожку,
Только бы додержать
Доченькину ладошку.

Вывести, как на свет,
В добрые руки женщин,
А мужикам сказать,
Что разговор наш вечен.

С делом, с которым ты
Скован, как лед со шлюпкой,
И не к лицу тебе
Быть у него скорлупкой.

Жизнь – она хороша,
Если сполна, до крови,
Если не лжет душа
На перекрестье боли.

Если ложатся в след,
В желтом прощальном свете
Наших стихов отсвет,
Наши живые дети.

Если ты смог, что мог,
Но до того обидно,
Если не дописать
Этой, последней книги…

Если ж не ты… она…
Пусть свое дошуткует,
Словно твоя вдова,
Пусть свое доцелует,

Пусть с нелюбым, другим
Горькую горечь лечит,
Жизнь всегда просто дым
В сладком имени вечность.

* * *

                 Л. Кодзаевой.

Вечером вижу плохо
И понимаю мало,
Всем говорю – устал я,
Думаю сам – старость.

Столько пугали раньше
Этой вот сединою,
А я вот дожил – не страшно,
Хуже стареть душою.

Хуже не видеть сердцем,
Не чувствовать жар красок,
Не отличать живое
Средь карнавала масок.

Не понимать, что в шуме
Есть пространство свободы,
И все мы просто листочки
Для госпожи природы.

Старость не просто слабость
Или какие хвори,
Это возможность очиститься,
Отбросив в себе мирское.

Вот, стою на пригорке,
Снизу – деревьев море,
В старости самое важное –
Остаться самим собою.

Кубистическая обнаженная

Модерн: разбитый вдребезги
Кубизм,
Двадцатый год –
Постреливают в окна,
Не понимая сам – он пишет дым
Коричневый
над перепутьем волглым,
Где прошлое ушло, а будущего нет,
И оттого так женщина ужасна –
Картина из мерцающих примет,
Где стало все, что было им –
Напрасно.
Не Брак… не Бог…
Не получилась грудь,
Тень женщины, пришедшая из Гойи,
Ползущая по времени сквозь нас,
Как струйка под расстрельною стеною.

* * *

Меня одолевает острое
и давящее чувство осени.
Живу на даче, как на острове,
и все друзья меня забросили.

Ни с кем не пью, не философствую,
забыл и знать, как сердце влюбчиво.
Долбаю землю пересохшую
да перечитываю Тютчева.

В слепую глубь ломлюсь напористей
и не тужу о вдохновении,
а по утрам трясусь на поезде
служить в трамвайном управлении.

В обед слоняюсь по базарам,
где жмот зовёт меня папашей,
и весь мой мир засыпан жаром
и золотом листвы опавшей...

Не вижу снов, не слышу зова,
и будням я не вождь, а данник.
Как на себя, гляжу на дальних,
а на себя – как на чужого.

С меня, как с гаврика на следствии,
слетает позы позолота.
Никто – ни завтра, ни впоследствии
не постучит в мои ворота.

Я – просто я. А был, наверное,
как все, придуман ненароком.
Всё тише, всё обыкновеннее
я разговариваю с Богом.

Искусство

На границах искусства ухоженных
Прохиндеи с честными рожами,
Эпигоны с глазами влажными
И иные серьезные граждане.

Очень умные и холеные,
А не то, что мы – приземленные,
На крайняк нас пугают Сотбисом,
Ну куда нам до туда, Господи.

Это правильно и неправильно
На витрине сиречь расставлено,
Это круто, а то не круто,
Это купят, а то – не купят.

Не бывает искусство правильно,
А бывает искусство праведно,
До мороза внутри, отчаянности,
В бесприютности, неприкаянности.

Но висят этикетки – продано!
Или – предано?
Или – кто вы там?

Они думают –
Все взято?
Там про Бога,
У них про Гада.

Почему у искусства истина?
Да оно, как девчонка, искренне,
Просто есть, просто жизни рада,
А другого ей и не надо.

• Назад
• Вперёд