Орзиджон и Камбарджон. Сказочник Хунбай Расулов Перевел С. Паластров

Жил когда-то царь. У него был сын по имени Камбаоджон. Однажды Камбарджону приснилась дочь Каньон-ского царя Орзиджон: будто вели они приятную беседу, говорили сладкие речи и так понравились друг другу, что сразу объяснились в любви. Проснулся Камбарджон, посмотрел вокруг — никого нет. Увы! Все это он видел только во сне. Однако почувствовал он, что жить без Орзиджон не может.

Тогда Камбарджон решил во что бы то ни стало увидеть любимую и попросил отца разрешить ему отправиться в путь. Царь отпустил сына и дал ему восемнадцать тысяч воинов.

Камбарджон в сопровождении восемнадцати тысяч воинов отправился в путь разыскивать Каньон, город его любимой Орзиджон. Долго они ехали и много проехали, наконец подъехали к городу Каньону. Восемнадцать тысяч воинов окружили город, а Камбарджон велел поставить себе на лугу красивый шатер и расположился в нем на отдых.

До слуха Каньонсхого царя дошло тревожная весть: «Какие-то воины окружили город». Царь вызвал гонца и сказал ему:

— Поезжай туда и узнай, кто эти воины: проезжие или же прибыли к нам как враги?

Выехав из городских ворот, гонец очутился среди воинов и спросил их:

— Кто у вас здесь главный?

Ему указали на красивый шатер.

Гонец слез с коня, почтительно поклонился царевичу и спросил его, что за воины: проезжие, или они явились сюда как враги? Камбарджон написал грамоту, вручил ее гонцу и сказал:

— Оказывается, ты гонец. Казнить гонца я не волен. Увидел я во сне дочь Каньонского царя Орзиджон и заочно полюбил ее всей душой. Истомившись по Орзиджон, я прибыл сюда. Со мной восемнадцать тысяч воинов. Скажи своему царю, пусть отдаст свою дочь по-хорошему, а если не отдаст добром, тогда пусть выезжает в поле померяться силами! Посмотрим, кто из нас храбрее и сильнее.

Гонец, почтительно сложив руки на груди, сказал:

— Хорошо! Ваши слова я передам моему государю.

Гонец вернулся в город, вручил грамоту Камбарджона своему повелителю и сказал:

— О властелин мира! Этих воинов привел сюда царевич, полюбивший вашу дочь. Из-за нее он и приехал сюда. «Скажи,— говорит,— своему царю, пусть отдаст свою дочь яо-хорошему, а если не отдаст добром, пусть выходит на поле боя!»

Выслушав гонца, царь поднялся с трона и крикнул:

— Эй, люди, сюда, на помощь! Где вы там? Идите сюда все, кто ел у меня хлеб, кто проводил время в беседе со мной. Чужеземный царевич привел войско, хочет насильно отнять у меня дочь! И вы допустите, чтобы он ее отнял? Какое бесчестье, какой позор для меня! Неужели нет никого, кто бы вышел навстречу и отразил врага? Или мне придется выдать за этого наглеца Орзиджон? Ни за что ни про что, просто за глоток воды отдать кому-то мою родную дочь?!

При этих словах страхом наполнились сердца приближенных, как будто они уже слышали голос имама, совершавшего обряд бракосочетания, как будто они уже увидели, как он, читая молитвы над чашей, освящал воду и подавал молодым отпить по одному глотку.

Но на зов царя никто из них не откликнулся. Все, кто ездил на царских иноходцах, кто носил роскошные одежды с его плеча, кто, сидя с ним за одним столом, объедался вкусными яствами, теперь сидели молча, понурив голову.

Жила в этом городе одна старая колдунья. И вот, когда приближенные сидели, не произнося ни слова, откуда ни возьмись, эта колдунья вдруг предстала перед царем и сказала:

— Государь! Если я выйду за город и отгоню этого врага, вы отдадите свою дочь замуж за моего сына Аршинбая?

— Эх, да ты еще жива, старая? Скорей отгоняй врага! Конечно, я отдам свою дочь за твоего сына!— ответил царь.

— Ну, тогда пишите расписку, что вы отдадите свою дочь за моего сына Аршинбая, и печать свою припечатайте!— потребовала колдунья.

Царь велел своему визирю написать расписку и, стукнув по бумаге, приложил царскую печать. Тогда старуха сказала царю.

— Теперь дело кончено. Вы дадите мне сорок девушек — служанок Орзиджон — и сорок мамок. Прикажите одеть их всех в черные платья, подпоясать черными поясами и дать им в руки черные платочки.

Царь повелел сделать все, что сказала хитрая старуха.

Когда все служанки и мамки собрались, колдунья сказала им:

— Я пойду впереди, посередине дороги, а вы пойдете по бокам, двадцать служанок с этого бока, а другие двадцать — с того бока, остальные все пойдут сзади! Вы будете плакать и голосить «Ой, госпожа!» Я тоже буду плакать и причитать: «Ой, моя доченька Орзиджон!» Так мы выйдем из ворот и с плачем пройдем мимо войска чужеземного пришельца.

Как сказала хитрая старуха, так они и сделали — прошли мимо войска, плача навзрыд, причитали, кричали во весь голос. Услышав их плач, царевич вскочил и сказал своему визирю:

— Что там случилось? Неужели Орзиджон умерла? Какая беда! Мы приехали как раз в траурные дни?!

Камбарджон позвал стремянных и приказал им:

— Живо подтяните крепко-накрепко подпруги и приведите моего коня!Я съезжу на кладбище, узнаю, умерла Орзиджон или нет!

Стремянные быстро подтянули подпруги и привели коня. Камбарджон сел верхом и, гарцуя на коне, подъехал к кладбищу. Смотрит — все женщины и девушки в черных одеяниях лежат, одни — обхватив руками могилу, другие —вокруг нее, и все плачут. Камбарджон спросил колдунью:

— Эй, бабушка! Кто у вас умер?

— Дочь Каньонского царя Орзиджон заболела, три дня и три ночи мучилась бедняжка и умерла. Мы в трауре по ней, вот уже третий день приходим сюда и оплакиваем ее.

Безмерно огорченный страшною вестью царевич повернул коня и поехал в свой стан, молчаливый и грустный. Собрав своих воинов, он сказал:

— Орзиджон умерла. Теперь все кончено. Я отпускаю вас. Все возвращайтесь домой, а я пойду странствовать по всему свету. Когда найду девушку, похожую на Орзиджон, тогда я вернусь к отцу в родную страну.

Сказав это, он отправил назад прибывшее с ним войско, а сам, сняв с себя царские одежды, надел рубище и под видом странствующего дервиша пошел куда глаза глядят.

Шел он, шел, видит — перед ним баня. Спустился Камбарджон вниз, в подвал, где была топка, и там остался. Он помогал истопнику топить баню, греть воду, выгребал и выносил золу и тут же ложился отдыхать прямо на голой земле, вздыхая, охая, страдая от любви к Орзиджон. Так прошло семь лет.

Когда войско Камбарджона двинулось в обратный путь, старая колдунья привела своего сына Аршинбая к царю.

— Вот жених и ваш зять! Теперь выдавайте за него вашу дочь.

Надо сказать, что Орзиджон однажды тоже увидела во сне Камбарджона, будто бы она гуляла с ним среди цветов в своем прекрасном саду, Она влюбилась в него и с тех пор страдала по нем, охая и вздыхая. «Я больна!»— сказала царевна и слегла в постель.

Служанки не отходили от ее постели, обмахивали опахалами, растирали ей руки и ноги.

Таким образом, Орзиджон мучилась тоже семь лет, горела в огне любви к Камбарджону.

Однажды Камбарджон сказал себе: «Я семь лет был дервишем, надоела мне эта нищенская жизнь, займусь я теперь торговлей!» Пошел он на. базар накупил галантерейных и парфюмерных товаров, набил ими обе половины хурджуна, перекинул через плечо и пошел торговать по базарам из кишлака в кишлак, из города в город. Семь лет торговал он галантерейными товарами, но не погас в груди его огонь любви, он все еще любил и никак не мог забыть Орзиджон. А царевна тоже страдала от любви к Камбарджону и еще семь лет пролежала в постели, все охала и стонала.

Камбарджон же в свою очередь думал только об Орзиджон. «Из-за любви к ней я семь лет был дервишем, семь лет занимался торговлей вразнос, но ни разу еще не проходил мимо ее дворца. Дай-ка я теперь пойду мимо дворца любимой, возьму щепотку земли с того места, где ступала ее нога, и потру себе глаза, пусть глаза мои порадуются, увидев те места, где жила и ходила моя любимая! И если служанки царевны выйдут купить что-нибудь, станут торговаться, то я поговорю с ними, быть может, сердце не так будет жечь огнем и хоть немного утихнет боль в моей груди». Он подошел ко дворцу Орзиджон и стал выкрикивать:

— Е-сть пудра и помада! Е-сть сера, кому надо! Е-есть духи, шелк и ленты! Есть только здесь! Берите, пока есть, а то уйду!

Ослабевшая, измучившаяся Орзиджон встрепенулась. Голос Камбарджона показался ей таким приятным, сердце взыграло, запрыгало от радости.

В этот день Орзиджон встала с постели, искупалась в фарфоровом хаузе, побрызгала тело мускусом и амброй, надушилась, выбрала самое лучшее платье с яркими цветами, принарядилась и, блистая красотой и грацией, села у окна. Услышав голос Камбарджона, царевна выглянула на улицу и увидела разносчика.

— Эй, девушки! Смотрите-ка, этот разносчик точь-в-точь как мой милый, любимый друг, которого я видела во сне!— крикнула она и приказала служанкам:— Вставайте скорей! Возьмите из моего ларца горсть жемчужин, пойдите отдайте ему и купите мне серы, шелку!

Служанки взяли жемчуг и бегом выскочили на улицу к разносчику. Схватив коня под уздцы, они отдали Камбарджону жемчуг и заговорили наперебой:

— Дайте нашей госпоже серы, шелка, пудры и хны. Тогда разносчик спросил:

— А кто ваша госпожа?

— Наша госпожа — дочь Каньонского царя царевна Орзиджон!— ответили служанки.

— Да ведь царевна Орзиджон умерла четырнадцать лет тому назад!— воскликнул Камбарджон.— И могила ее уже заросла травой!

— Эх вы, пустая голова! Вы думаете, что носите голову, но у вас на плечах не голова, а тыква! Наша царевна жива и здорова, красавица во цвете лет, сидит наверху в своей светлице. Вон, посмотрите!— сказали девушки.

Камбарджон посмотрел на дворец — и правда, у окна сидит его любимая Орзиджон, красивая, цветущая, как пышная роза, в руках у нее жемчужное яблоко, она им играет. Как только Камбарджон взглянул на царевну, она кинула в него жемчужное яблоко и попала прямо в грудь. Царевич охнул и свалился коню под ноги. Девушки зашумели, защебетали, словно птицы, окружив его. Спустя час царевич пришел в себя, взял свой хурджун и сказал:

— Держите!

Каждая девушка подставила подол платья, и он высыпал им весь свой галантерейный товар.

— Какое счастье!— воскликнул Камбарджон.— Моя любимая не умерла! Я сейчас поеду в горы, поймаю оленя, привезу его царевне в подарок, пущу в ее прекрасный сад, а потом пойду взглянуть на мою любимую!

С этими словами он сел на коня и поехал в сторону гор.

«Я четырнадать лет ждала его, сгорая от любви! А он даже не поздоровался, ни разу не взглянул на меня, поехал сначала в горы за оленем, а когда же мы увидимся? Когда он приедет с оленем! Очень нужен мне этот олень!»— подумала Орзиджон и пропела ему вслед газель:

Туго твой затянут стан, 

И в руках твоих коран, 

И чернильница с пером 

Есть на поясе твоем. 

А привет любимой, эй,

Ты  послушай, грамотей,

Да открой, взгляни скорей. Есть ли в книжице твоей?!

Услышав песню, царевич натянул поводья и остановил коня. «Эх, да я ведь не поздоровался с моей любимой! Надо мне тоже что-нибудь спеть, чтобы угодить ей»,— подумал он и пропел в ответ:

Туго мой затянут стан, 

У меня в руках коран, 

И чернильница с пером 

Есть на  поясе  моем. 

Вот открыл я книгу эту, 

Посмотрел насчет привета 

Для любимой, слушай, эй, 

Нет нигде привета  в ней!

Этим он дал понять царевне, что он открыл книгу, смотрел, но нет там привета женщине, поэтому он и не поздоровался с ней (Согласно старому обычаю, сначала женщины должны приветствовать мужчин, а не мужчины женщин.).

Этот ответ привел царевну в ярость, и она, обращаясь к любимому, пропела еще песню:

Ой,   джигит,   послушай,   эй: 

Провались ты вместе с ней, 

И с охотою своей, 

И с добычею своей, 

Чтоб ты гнался целый день, 

Чтоб умчался твой олень, 

Чтоб с горы ты там упал, 

Чтоб ты руки поломал!

Так разгневанная царевна проклинала своего любимого, уезжавшего на охоту.

Подъехав к подножию гор, царевич слез с коня, ослабил подпруги, погнал коня в гору, а сам, уцепившись за хвост, стал взбираться наверх. На вершине горы он привязал коня к ветке ели, посмотрел кругом, видит - на скале стоит олень, боязливо озираясь по сторонам. Решив поймать этого оленя, царевич полез на скалу. Прыгнув вниз с большого камня, он поскользнулся и упал. Ударившись о камень, он размозжил себе правую руку и лишился чувств. Увидев царевича, лежащего без движения, конь встряхнулся, оборвал поводья, подбежал к хозяину и остановился над ним опечаленный, грызя удила. Из глаз его потекли горючие слезы. Но вот царевич очнулся, смотрит — стоит над ним конь его, опечаленный, а у него- у самого рука сломана. Вскочил царевич на ноги, выпрямился во весь рост, снял с себя два златотканных пояса, наложил на сломанную руку лубок, перевязал одним поясом, а другим подтянул руку и завязал повязку на шее. Потом он взял коня за повод и спустился с ним вниз. Хотел Камбарджон сесть на коня, но никак не мог подняться в седло. С большими мучениями и трудностями он взобрался на высокий камень и с него еле-еле вскарабкался на коня.

Приехав в город, Камбарджон подъехал к дворцу под окно своей любимой.

Услышала царевна его стоны, и жалко ей стало любимого друга. Взглянула она в его лицо, а оно пожелтело, словно лепестки увядающей розы. Тогда Орзиджон, сняв с головы златотканный платок, бросила его вниз. И тут в душе царевны вдруг снова вспыхнуло чувство к Камбарджону. Она вскочила с кресла, взяла с собой семь служанок, спустилась из комнаты вниз, подошла к воротам и стала сбоку, Увидев своего любимого в таком состоянии, она расстроилась, сердце ее больно сжалось от жалости и горя. Она повела Камбарджона во дворец, к себе в комнату, хотела чем-нибудь помочь, но, увидев, что вылечить его сама не сможет, сказала:

— Вы сейчас идите в такой-то дом. Там живет моя мамка. Придете туда, постучите в дверь, она выйдет и спросит: «Зачем вы меня звали?» Вы ей отвечайте: «У кого нет сына, тому я буду,сыном, у кого нет дочери, тому буду дочерью!» Она вас примет и усыновит. У нее вы и будете жить. Через эту старуху мы будем узнавать друг о друге. Говорите ей, а она придет во дворец и мне скажет, а если я скажу, она пойдет домой и вам передаст.

Старуха эта была колдуньей. За один присест она съедала сорок баранов, а когда пила, выпивала сразу сорок бурдюков воды. Когда она ложилась спать и начинала дышать, то от ее дыхания вертелись все мельницы и толчеи-крупорушки.

Камбарджон попрощался с любимой царевной, сел на коня и отправился в путь. Подъехал он к дому старухи и постучал в дверь рукояткой нагайки.

— Кто там стучит в дверь?—крикнула старуха, встала, открыла дверь, смотрит — сидит на коне молодой красивый юноша. Увидев необычайную красоту Камбарджона, старуха упала в обморок.

«Интересно! — подумал Камбарджон.— Видно, старуха, увидев меня, перепугалась насмерть и свалилась. А что если она умерла от разрыва сердца и выйдут из дома ее сыновья да накинутся на меня, подумав, что я убил их мать? Что тогда будет? Но если я вернусь назад, тогда все подумают, что я трус. Это будет позор для джигита!»

Тогда Камбарджон слез с коня, подошел поближе, посмотрел, оказывается, старуха жива. Вернулся царевич на улицу и сел на коня. Через час колдунья очнулась, открыла глаза, подняла голову и встала.

Подняла она царевича вместе с конем и внесла во двор. Потом она сняла его с коня, внесла в комнату и положила на постель из восьми одеял, постеленных одно на другое. Развязала она раненую руку Камбар-джона, вымыла горячей водой, натерла разными мазями и завязала снова. Быстро приготовила на сливочном масле кушанье и поставила перед ним. Царевич поел, лег спать и вскоре заснул.

Когда Камбарджои проснулся, старуха ему сказала:

— Сынок! Я бабка-повитуха, хожу по домам, принимаю детей у рожениц. Сейчас у шахского полководца жена на сносях, уже начались потуги, а недавно присылали за мной, сказали, чтобы я пришла. Я сейчас пойду к ним, буду принимать новорожденного, а утром вернусь домой. Этот дом заколдованный, смотри, ничего не трогай, лежи здесь. Во двор не выходи! У дверей лежит большая злая собака. Если выйдешь, она разорвет тебя на клочки. Я повешу на дверь полупудовый замок и запру тебя. Утром приду и открою. Если что-нибудь хочешь сказать мне, поговорим об этом завтра.

Оставив царевича в комнате, старуха повесила на дверь полупудовый замок, заперла его, а сама ушла к царевне.

Орзиджон, сгорая от любви к своему другу, вздыхала, охала и, рассыпав по плечам черные кудри, заплетенные в сорок длинных косичек, сидела у себя в светлице, окруженная сорока девушками. «Где же это моя мамушка? Что-то нет о ней ни слуху ни духу! Почему же она опоздала? Жив ли, здоров ли мой милый? Уж не захотелось ли старухе отведать мягонького, полакомиться живностью? Может быть, она уже его живьем съела? Почему ее до сих пор нет?!»—думала царевна и во все глаза смотрела на улицу. Но вот вдали показалась старуха.

Царевна не стала дожидаться, пока мам'ка подойдет поближе, и окликнула ее:

— Эй, мамушка! Идите скорей! Как вы там устроили моего друга? Не даете ему скучать? Может быть, держите его в голоде и холоде? Или сказали ему что-нибудь неприятное? Где вы его поместили? В чистенькой комнате за занавеской?

Услышав это, старуха прикусила мизинец и остановилась.

— А я не знала, что это твой милый друг!— сказала она.

Ее слова привели царевну в смятение. «Наверное, она его уже съела!» — подумала Орзиджон.

— Если бы я знала,— продолжала между тем старуха — да разве я не закутала бы его в свою паранджу и не привела бы его пред твои светлые очи? Сказала бы: «На, возьми своего любимого, целуйтесь и милуйтесь с ним, как голубочки!» А-утром отвела бы его опять домой!

Услышав эти слова, Орзиджон успокоилась и сказала:

— Зачем вы положили моего друга в комнате, а не во дворе на воздухе? Если бы вы положили моего милого спать во дворе, я озарила бы его своим сияньем!

Вот так всю ночь до белой зари не спала царевна и все говорила о своем любимо-м друге, все сетовала и печалилась. А старуха успокаивала царевну, говоря:

— Ты, дочка, не бойся! Твой любимый друг никуда не денется, он всегда будет твоим!

Теперь послушайте про царевича. Камбарджои лежал на роскошных мягких одеялах и думал: «Я из-за любви к царевне отправился в путь, подвергаясь опасностям на каждом шагу, готов был в любой момент пожертвовать своей жизнью. А теперь, боясь какой-то собаки, буду лежать здесь безвыходно взаперти? Одинокому кто поможет, кроме бога? Бог-то бог, да и сам не будь плох! Лев никогда не вернется вспять, и джигит ни за что не пойдет на попятную».

С этими мыслями царевич встал, подошел к дверям, приподнял одду створку и снял ее с петель. Высунув голову наружу, он покашлял: «Кхе-кхе! Кха-кха!» Однако нигде не было видно собаки.

Обнажив меч, Камбарджон вышел во двор, посмотрел вокруг и заметил над домами свет.

«Откуда струится этот свет?— подумал он.— Уж не проник ли сюда свет от моей любимой?»

В поисках источника света он обошел вокруг двора и попал в густой сад, принадлежавший старухе. Проходя по аллеям прекрасного сада, он срывал на ходу и ел плоды.

Неожиданно он очутился перед высоким забором. Он перелез через него и спустился в сад Орзиджонь

«Неужели это роскошный сад моей любимой?— подумал Камбарджон.— Если это ее сад, я сейчас найду дверь, сниму с петель и пройду во дворец. Если царевна спит, я поцелую ее в сахарные уста!»

Подоткнув полы камзола, Камбарджон с мечом на плече пошел вперед, быстро отыскал дверь, снял ее с петель и проник во внутренние покои дворца. Поднявшись по высокой лестнице в сорок ступеней, он вошел в светлицу любимой и остановился. Перед ним на мягком ложе из сорока шелковых одеял, постеленных одно на другое, спала царевна, вся в белом одеянии, излучая мягкий серебристый свет. С правого боку на полу спала старуха-мамка, а с левого лежали в ряд сорок служанок, одна другой краше, словно райские создания.

Черные кудри обрамляли прелестное лицо царевны, окутывали ее тело почти до колен, двадцать косичек с правой стороны, двадцать косичек с левой.

Увидев ее сияющее лицо, прекрасное, словно луна в полнолуние, Камбарджон затрепетал всем телом, сердце его сильно забилось. Прижался он грудью к груди Орзиджон и поцеловал ее в губы. Потом так же тихонько спустился вниз.

Его любимая ничего не слышала, она спала крепким сном.

— Хорошо!—сказал Камбарджон.— Мне посчастливилось хоть одно мгновенье побыть с любимой. Ты мне душу вдохнула в мое омертвевшее тело!

Он тихонько вышел из светлицы, спустился вниз по ступеням, повесил двери и, пройдя через сад царевны, попал сначала в сад колдуньи, а оттуда — во двор, навесил дверь и лег спать.

Ранним утром, чуть забрезжил свет, Орзиджон вздрогнула и проснулась. Смотрит — словно лихорадкой ей губы обметало. Царевна разбудила старуху.

— Ой, милая мамушка! Ночью кто-то пришел и поцеловал меня в губы! Разыщите его! Я с него бритвой сниму кожу и натру тело солью и перцем!— гневно сказала царевна.

Старуха встала и говорит:

— Ой, что ты, деточка! Там внизу охраняют дворец сорок телохранителей, да, кроме того, сколько рабов и слуг. Кто может пройти сюда я поцеловать тебя?! Ты сама, наверное, испугалась чего-то во сне. Это у тебя с перепугу!

— Нет, мамушка,— упрямо твердила Орзиджон,— кто-то пришел и поцеловал меня! Если бы не поцеловал, то не обметало бы мне губы. Сегодня ночью поставьте стражу у дверей.

— Но ведь я же, твоя мамка, спала рядом с тобой!— недоумевала колдунья.— Кто же мог прийти! Я слышу даже, как муха пролетит.

— Может быть, приходил мой любимый и поцеловал меня?— сказала царевна.— Ах, если бы я знала! Я была бы очень довольна и ничего не стала бы говорить. А если поцеловал кто-нибудь другой, то надо его поймать! Утром настряпайте и нажарьте слоеных лепешек на сливочном масле, возьмите еще два граната и все это отнесите моему милому другу.у Передайте ему от меня задушевный поклон!

Старуха пришла домой с гостинцами, смотрит—замок висит на месте, все в порядке. Она открыла полупудовый замок, сняла его, заглянула в комнату, Камбарджон спал на мягких шелковых одея/гах, молодой, красивый, лицо — кровь с молоком. Налюбовавшись досыта, старуха разбудила его:

— Эй, сынок, вставай! Твоя любимая прислала тебе горячий привет!

Юноша вскочил с постели и сказал:

— Желаю ей доброго здоровья!

— Ты почему же ничего не сказал мне про свой секрет?— спросила старуха.

— Мать! Да я же и слова не успел сказать про боль своей души, а вы уж собрались уходить, сказали, что вы повитуха, идете к роженице,— оправдывался Камбарджон.— Вы же мне сами не дали говорить, сказали, что поговорим завтра, и сейчас же ушли!

Старуха расстелила скатерть, поставила перед' Камбарджоном гостинцы, принесенные от царевны, и стала его угощать:

— Бери, сынок, кушай, это тебе прислала твоя любовь Орзиджон.

Помолчав немного, она стала его допрашивать:

— Слушай, сынок! Это ты сегодня ночью ходил к царевне во дворец и сорвал поцелуй? Если ты поцеловал, то она очень довольна тобой. Но если не ты, а другой похитил у нее поцелуй, то надо поставить стражу и поймать его. Так велела царевна.

Камбарджон не признался, что он ходил во дворец.

— Эх, милая мамаша! Ведь я пришелец, для меня этот город незнаком, я не знаю, где какие улицы и закоулки, где бугорки и кочки, где рытвины. Как же я мог выбраться из запертой комнаты с полупудовым замком, пойти во дворец царевны и подняться в ее светлицу?

— Эх, сынок! Если ты не целовал, то кто же мог поцеловать?— допытывалась мамка.

— Должно быть, у нее, кроме меня, есть любимый друг, которому она доверяет, надеется на него! Если это не так, то кто имеет право пойти во дворец и поцеловать царевну?

Тогда старуха, решив узнать правду, сказала, заклиная его именем бога:

— Сынок! Говори правду! Если ты ходил во дворец и поцеловал царевну, то скажи: «Да, я поцеловал!» Если же ты не целовал, то скажи: «Бог свидетель, что не целовал!» Тогда мы поставим стражу, ,и наглеца поймают.

Тут уж Камбарджону некуда было деваться, и он сознался:

— Раз вы призвали в свидетели бога, то теперь уж я скажу правду: да, я ходил во дворец и поцеловал царевну.

— Вот спасибо! Молодец! Это подлинная правда! Ты настоящий, хороший сын! Да и кто мог пойти на такое дело? Кто, кроме тебя, сумел бы это сделать! Вечером я отведу тебя к Орзиджон, а утром опять приведу домой.

Камбарджон встал с места и, почтительно сложив руки на груди, поклонился старухе в пояс.

— Слушай, сынок!— сказала ему старуха. — Ты теперь иди в сад, погуляй там до вечера.

Камбарджон так и сделал: пошел в сад, погулял по аллеям и присел под деревом отдохнуть. Было уже далеко за полдень. Вдруг со стороны царского дворца донеслись звуки музыки, это играли сорок дворцовых музыкантов. Трубачи, сотрясая воздух, трубили в карнаи, радостно заливались сурнаи, барабанщики неистово били в большие барабаны. Мамка тоже услышала музыку. «Что там случилось?»— подумала она, побежала в сад и сказала Камбарджону:

— Сынок! Ты посиди здесь, а я сбегаю во дворец, узнаю, что там такое!

Только что хотела выйти мамка из дому, как прибежала служанка и, запыхавшись, сказала:

— Ой, мать! Идите скорей! Царевна плачет. Государь неожиданно решил устроить свадьбу, выдает церевну замуж!

— Что же это царь, не спросив меня, не сказав ничего, устраивает свадьбу?! Ведь он же не хотел без меня выдавать дочку замуж! Что же там случилось?— удивлялась старуха.

Она быстро вышла и вместе со служанкой отправилась к царю. Подойдя поближе, старуха увидела на крыше над воротами царского дворца четырнадцать трубачей с длинными медными карнаями, четырнадцать музыкантов с сурнаями, четырнадцать барабанщиков с малыми и четырнадцать с большими барабанами. Гремела музыка, извещая весь народ о свадьбе, все суетились, бегали туда-сюда, хлопотали, готовясь к свадьбе, и двор и улицы были политы и выметены.

Старуха-мамка прошла прямо к царю и спросила его:

— Что за шум, что за гам? Почему гремят карнаи и сурнаи?

— Моя дочь четрнадцать лет притворялась больной,— отвечал царь.— А теперь колдунья требует то, что ей принадлежит. Мы берегли свою дочь до сих пор, ведь это Аршинбай оставил ее у нас на хранение, а я от своего имени дал колдунье верную расписку. Теперь я не могу не выдать дочь за ее сына. Разве может царь нарушить данное слово? Изменить свое решение — все равно, что совершить вероломство, сказать, что бога нет! По этой причине я решил выдать Орзиджон за Аршинбая и отпраздновать свадьбу. Ты будешь заправлять всеми делами, устроишь все на свадьбе как полагается, отвези дочь в дом жениха, помести ее, устрой как положено!

Старуха-мамка слушала эти слова и удивлялась, но перечить царю не могла. «Теперь надо придумать что-нибудь»,— подумала она и, чтобы угодить царю, сказала:

— Хорошо, слушаюсь и повинуюсь, государь мой! Конечно, я справлю свадьбу моей доченьки Орзиджон.

С этими словами она поклонилась царю и ушла к Орзиджон. Когда она вошла в светлицу, Орзиджон сидела и плакала, глаза у нее были красны, веки распухли. Как только старуха-мамка вошла, она бросилась к ней, обняла и повисла на шее.

— Ой, мамушка! Неужели меня разлучат с моим милым? Да разве я пойду за Аршинбая?!— сказала она и опять зарыдала.

— Девочка моя! Не плачь! Мы что-нибудь придумаем,— утешала ее старуха.— Твоего друга я оставила дома, он сейчас в саду. Как только стемнеет, я приведу его сюда, посажу в уголок около очага, чтобы никто не видел. Ты будешь петь ему песни, а он будет отвечать тебе тоже песнями. Потом я потушу свет и впущу Камбарджона к тебе. Тогда ты с ним договоришься!

С этими словами старуха-мамка вышла из светлицы. Успокоившаяся царевна утешилась и стала ждать наступления вечера, желая поскорей встретить любимого.

Старуха бегом вернулась домой, быстро разыскала Камбарджона и рассказала ему все:

— Ох, сынок! Твою милую царевну замуж выдают, свадьбу справляют. Вечером я поведу тебя к ней. Но на свадьбу нельзя идти с пустыми руками. Надо приготовить дастархан, чтобы идти к царю, а у меня у самой-то ничего нет.

— Принесите-ка мне вон тот кирпич!— попросил Камбарджон. Старуха принесла ему кирпич. Тогда Камбарджон снял с пальца кольцо пророка Соломона и положил его под язык.

— О премудрый пророк Соломон!—воскликнул царевич и перепрыгну»! через кирпич. Вмиг кирпич превратился в золото. Камбарджон отдал его старухе и сказал:

— Возьмите, мать! Это от меня вам подарок. Размельчите его, приготовьте дастархан и понесите в подарок царю!

Старуха обрадовалась, унесла золотой кирпич в комнату и положила в сундук. Потом вынула оттуда сбереженные ею золотые и серебряные монеты, пошла на базар, накупила подарков, всякой снеди, пришла домой и занялась стряпней. Нажарив слоеных лепешек в масле, пирожков, она сложила все в большой дастархан и сверху положила подарок. Вечером, как только стемнело, старуха подняла на голову дастархан и, спрятав Камбарджона под свою паранджу, повела его на свадьбу.

Привела она Камбарджона и посадила его в угол около очага. Все девушки были поражены красотой Камбарджона и засмотрелись на него. Старуха зашла к царевне и сказала ей:

— Я привела твоего милого друга, посадила его около очага, теперь можешь разговаривать с ним!

Царевна взглянула в сторону очага, видит — ее любимый сидит там, красивый, цветущий, словно пышный букет прекрасных роз.

Старуха встала и, обращаясь к сидящим девушкам, сказала:

— Что-то светильник тускло горит. Ну-ка, встаньте кто-нибудь! Что ж вы сами не можете поправить фитиль, что ли? Ну ладно, я сама поправлю.

С этими словами старуха подошла к светильнику, делая вид, что хочет поправить фитиль, и, как бы невзначай, потушила свет, а сама поскорей взяла за руку Камбарджона и провела его к Орзиджон.

В темноте Орзиджон и Камбарджон нашли друг друга, обнялись и поцеловались.

Орзиджон сказала своему другу:

— Отец хочет выдать меня замуж за сына колдуньи Аршинбая. Он не ровня мне. Я давно уже люблю вас. Когда отец сказал мне, что выдаст замуж за Аршинбая, я не согласилась. Но он не посмотрел на то, что я несогласна, и решил выдать за него. Тогда я притворилась больной и четырнадцать лет из-за любви к вам пролежала в постели. Теперь отец насильно выдает меня замуж. Что же со мной будет, если я попаду в руки Аршинбая? Что это за насилие? Что за мученье? Я не буду женой Аршинбая! А вы что смотрите?! Почему вы не спасете меня?

Тогда Камбарджон сказал:

— О милая Орзиджон! Жизнь моя! Вы не беспокойтесь! Я спасу вас от насилия отца и вырву из лап Аршинбая. У меня есть кольцо пророка Соломона. Возьмите у меня это кольцо. Когда приведут коня, чтобы везти вас к Аршинбаю, положите кольцо под язык. Как только вы сядете верхом, у коня спина переломится. Вам приведут другого коня. Как только вы сядете в седло, у этого коня тоже спина переломится. Таким образом, подведут к вам пятьдесят коней, и у всех спины переломятся. Все будут удивляться. А я в это время сяду на своего коня и буду разъезжать по улицам под видом торговца-разносчика со своим товаром. Как только я подъеду, меня увидит старуха, ваша мамка, и пусть она скажет: «Вон у того торговца какой красивый конь, кажется, настоящий породистый скакун. Такого коня нет и не было во всем нашем царстве. Ни один конь, кроме этого, не выдержит Орзиджон. Остановите разносчика. Дайте ему сорок-пятьдесят золотых, посадите девушку на этого коня, и мы отвезем ее!» А я скажу: «Нет! У каждого коня свой характер, свой нрав, это известно только хозяину. Только мне известно, какой норов у моего коня. Мой конь бедовый! Подойдешь спереди — он сразу схватит зубами, подойдешь сзади — так и лягнет тебя, а сбоку никак не подпустит, головой мотнет, зубами порвет». Меня начнут уговаривать, принуждать, а я буду отказываться и скажу: «Зачем я дам своего коня? Чтоб его тоже изуродовала толстозадая невеста Аршинбая?» Вы не сердитесь на меня за эти слова, это я скажу только для того, чтобы ни друзья, ни враги не узнали, что мы любим друг друга. Пусть тогда мамка скажет: «Слушай, сынок! Раз ты один только знаешь норов своего коня, я вот сейчас возьму айвовый прут и отгоню девушек подальше, чтобы их не видно было, чтобы они не пугали коня, а ты сам возьмешь его под уздцы и доставишь невесту на место. А за то, что ты будешь вести коня, мы тоже заплатим!» Тогда я сверну с прямой улицы в сторону и поведу коня по закоулкам, а потом сяду верхом, и мы умчимся в нашу страну. А сейчас вы меня отпустите, я пойду и все подготовлю.

С этими словами Камбарджон вышел из светлицы. Подойдя к старухе, он сказал:

— Дело сделано. Вы зайдите к царевне и у нее все узнаете. Поступайте во всем так, как я сказал. А мне дайте ключ, я сейчас пойду домой и все подготовлю!

Он взял у старухи ключ и пошел в ее усадьбу. Вывел он коня из конюшни, подтянул потуже подпруги, наложил в хурджун разных товаров, перекинул его через седло, сел верхом и под видом торговца подъехал к царскому дворцу. Там в толпе зевак, собравшихся посмотреть на свадьбу, стал он разъезжать из стороны в сторону, выкрикивать: «Есть пудра, сера, ленты! Есть духи и помада, кому надо! Есть только здесь!»

Но вот на улице показались сорок разукрашенных крытых арб, присланных Аршинбаем для девушек и женщин, которыа должны были сопровождать невесту, а впереди вели богато наряженного коня в золотой сбруе для невесты.

Подойдя к коню, Орзиджон сняла с пальца кольцо пророка Соломона, данное ей ее любимым другом, положила его под язык и сказала: «О пророк!» Быстро вложив ногу в стремя, она села в седло. Спина У коня переломилась. Девушка не удержалась в седле и скатилась на землю. Все в ужасе кричали:

— Дод! Помогите! Невеста упала и разбилась!

К ней подвели другого коня, Орзиджон вскочила на него, но и у этого коня тоже переломилась спина. Стали подводить коней одного за другим, и у всех поломались хребты под тяжестью Орзиджон.

Все были поражены. И царь тоже встревожился. Никто не знал, что делать, как быть. В этот момент раздался голос старой мамки:

— Эй вы, вельможи и царедворцы. Вы думали, что у вас головы на плечах, а оказывается, не головы, а тыквы! Столько коней загубили! Ни один из вас не знает толку в конях. Вон там, смотрите, разъевдной торговец! Видели его коня? Вот это настоящий, породистый конь. Такого коня нет и не было в нашем государстве. Поговорите с этим торговцем, дайте ему пятьдесят золотых, подрядите его коня! Посадите царевну на этого красавца, и если спина у него не переломится, он и доставит царевну на место, к жениху Аршинбаю.

Вельможи и царедворцы одобрили совет старухи-мамки. Они позва ли Камбарджона.

— Слушай, братец!—обратилась к нему старуха-мамка.— Ты сам видишь, сколько коней покалечили! Но твой конь породистый, чистокровный скакун! Мы дадим тебе пятьдесят золотых только за то, что невеста доедет на нем до своего дома!

— Эх, мать! — ответил ей Камбарджон.— Ты слышала, что люди говорят? У каждого коня свой норов, и это известно только хозяину. Только я один знаю норов своего коня. Мой конь бедовый: подойдешь спереди — схватит зубами, подойдешь сзади — лягнет, а с боку ни за что не подпустит, только подойдешь — головой мотнет, зубами рванет. Даже и не думайте! Не дам я своего коня! На что это мне нужно? Чтоб его тоже изуродовала толстозадая невеста Аршинбая?

— Братец мой, миленький!—умоляла старуха-мамка.— Согласись. Получай пятьдесят золотых червонцев! Ты сделаешь доброе дело. А если твой конь будет искалечен, за эти пятьдесят червонцев ты купишь себе другого. Если же ничего не случится, ты сам поведешь коня с невестой как стремянный и за это особо получишь еще откормленного барана! Ведь ты же все равно развозишь свой товар, продаешь, чтобы добыть себе побольше денег!

Тогда Камбарджон согласился.

— Ну, слезай, мы обрядим коня! — сказала старуха.

Камбарджон слез с коня, расседлал, снял свою сбрую, надел на него золотую сбрую, принесенную слугами, оседлал, сверху покрыл златотканой'' попоной. На шитье этой попоны ушли подати и доходы, собранные за год со всего государства.

Когда коня обрядили, Камбарджон подвел его к невесте. Конь остановился как вкопанный. Тогда Орзиджон вынула кольцо из под языка и надела его на мизинчик.

— О пророк Соломон! — сказала она и, ухватившись левой рукой за луку, а правой — за дужку ленчика, легко вскочила в седло. Конь даже не пошатнулся, спина его не согнулась. Он грыз удила и гарцевал на одном месте. Все знаменитые вельможи, именитые царедворцы вместе с толпой так и ахнули от удивления, восторгаясь прекрасными качествами чистокровного скакуна. Со всех сторон неслись возгласы одобрения. Камбарджон, взяв коня под уздцы, повел его вперед вдоль по улице.

— Пусть арбы подождут немного, поедут после,— распорядилась старуха-мамка,— как бы девушки своими песнями и игрой на бубнах не испугали коня.

До тех пор пока не скрылся за поворотом конь с невестой и Камбарджоном, мамка стояла на дороге, задерживая арбы и не пуская людей. Когда они уже скрылись из глаз, арбы и люди с шумом двинулись в путь. Впереди всех шла старуха. В руках она держала длинный айвовый прут и этим прутом сдерживала народ, все время повторяя:

— Тише, не торопитесь.

А Камбарджон вел коня очень быстро. По дороге он пробовал заговорить со своей любимой, но она ему не отвечала. Он попытался подойти к ней и так и эдак: то дотрагивался рукой до златотканого платка, то хватал за сборку платья, то за рукав — ничего не помогало. Невеста молчала. «Не давит ли стремя вашу изящную ножку?» — спрашивал Камбарджон. Царевна в ответ ни слова. «Не натерла ли нагайка мозоль на вашей нежной ручке?» — допытывался он. Опять не было ответа. «Может быть, седло причиняет вам боль? Или с непривычки спина разболелась? Может быть, поддержать вашу тонкую изящную талию?»

На все его вопросы царевна не сказала ни слова. Молчание любимой причиняло Камбарджону мучительную боль, которая была в десять раз сильнее самой страшной пытки.

Ведя коня под уздцы, Камбарджон, словно ребенок, уцепившийся за платье матери, ласково обращаясь к своей любимой, не заметил, что конь на каждом шагу наступал ему на ноги. Конь отдавил ему обе ступни, а он, обезумевший от любви, не чувствовал боли.

Но Орзиджон заметила, что ноги ее любимого в крови. Сердце ее сжалось от жалости, она спрыгнула с коня и, сняв с головы оба златотканых платка, вытерла кровь на израненных ногах.

Потом царевна сказала:

— Я рассердилась на вас за то, что вы при всем народе назвали меня толстозадой невестой Аршинбая. Поэтому я молчала, не хотела отвечать. Этими словами вы осрамили меня и моего отца.

— Ведь я же назвал вас толстозадой только для того, чтобы никто не знал — ни друзья, ни враги,— что мы любим друг друга,— объяснил ей Камбарджон.

После этого Орзиджон сказала:

— Слушайте, Камбарджон, я не могу сказать, куда вам надо ехать, по той улице или по этой. Я не могу поручиться за то, что укажу вам путь правильно. А вдруг по этой улице, которую я вам назову, вы попадете прямо в дом Аршинбая? Я не хочу быть в ответе, чтобы вы меня потом не осуждали. Выбирайте сами любую улицу, какую хотите, и увезите меня поскорей!

Тогда Камбарджон, крепко подтянув подпруги, сел в седло, посадил любимую на круп коня и подобрал поводья. Конь взвился, словно быстрокрылый сокол, и, не касаясь земли, помчался вперед. Раз скакнет — пятнадцать шагов отмахнет. За пятнадцать минут перемахнул весь путь. Камбарджон оглянуться не успел, как очутился вдруг перед домом Аршинбая. Конь подлетел к воротом и как вкопанный встал. Камбарджон, поняв, что сам погубил свою любимую, без чувств скатился с седла прямо под ноги коню.

А из ворот уже выбежали юноши, приготовившиеся к встрече, и бросились зажигать костры. Из толпы молодых людей выскочил Аршинбай, быстро подбежал к коню, сиял невесту с седла, пронёс ее на руках семь шагов и опустил на землю, а сам убежал в толпу и стыдливо спрятался среди юношей. Между тем языки пламени поднялись вверх, осветив всю улицу, а из ворот шумной гурьбой быстро выбежали девушки и женщины, с криками и свадебными песнями окружили невесту, повели ее по лестнице наверх в брачный покой, отдернули шелковую занавесь-чимыльдык и усадили ее на мягкую атласную подстилку, подложив за спину и с боков подушки.

Оставшись одна, Орзиджон позвала старуху-мамку и попросила ее.

— Мамушка! Камбарджон с дороги сбился, сюда меня привез, л сам без чувств с коня свалился. Пойдите к нему, узнайте, что с ним. Если он пришел в себя, ухитритесь как-нибудь провести его сюда.

Старуха вышла на улицу, подошла к Камбарджону и сказала:

— Вставай! Зовет тебя милая, я провожу тебя к ней. Соображай, что надо делать?

Хитрая старуха так провела Камбарджона, что никто не догадался, что она его ведет, будто бы он сам гость среди гостей. Усадив его в углу около очага, она дала знать царевне, что пришел ее любимый друг. Увидев полог чимыльдыка, за которым сидела царевна, скрытая от посторонних глаз, Камбарджон подумал: «Ну, теперь ушла из рук моих любимая!» Он расстроился, не выдержал и с горя застонал, жалуясь богу, сетуя на судьбу свою.

Тут уж царевна разозлилась: «Что же это он все стонет!!. Никакого уважения ко мне! Ну, хорошо! Выгоню его из города, пусть идет куда хочет!»

И она гневно сказала:

— Эй, джигит, от слез вмиг состаришься, мой друг! Ты не охай, даром силы не теряй, меня не укоряй, лучше на коня садись да уезжай подальше. В далеком краю одна есть девушка, прославилась она своим обхожденьем, красотой и умом. Имя ее Ойсулу.

За высокими горами, за пустынями находилась богатая страна Кустантания. У царей этой страны была дочь. Звали ее Ойсулу. В детстве с ней очень дружила Орзиджон. Они так любили друг друга, что, расставаясь, дали клятву, когда придет время выходить замуж, выйти за одного мужа.

Говоря так, Орзиджон сделала намек Камбарджону на свою подругу, словно говоря: «Поезжай, мол, к ней!»

Камбарджон рассердился. «Каждый ест то, что он любит!— подумал он.— Она намекает мне на свою подругу, считая, что моя женитьба на Ойсулу вполне допустима».

Он позвал старуху-мамку, отдал ей ключ от ее дома, спустился во двор, туго подтянул подпруги, сел на коня и поехал прочь из города.

Ехал он куда глаза глядят и попал в горное ущелье. Долго мучился Камбарджон, не пил, не ел, все ехал и ехал по ущелью, по холмам., через горы по камням, через реки и озера и наконец попал в заколдованные горы.

Три дня он кружился в заколдованных горах и никак не мог из них выбраться.

В этот момент впереди появился, пестрый олень. Камбарджон погнался за ним. Но слень словно манил Камбарджона: то замедлит бег, то опять помчится во всю прыть. Так, убегая по ущелью, он вывел из гор гнавшегося за ним Камбарджона и вдруг исчез, как сквозь землю провалился, словно его и не было.

Выехал Камбарджон в степь, и конь, гарцуя под ним, помчался вперед. По дороге Камбарджон стрелял из лука, убивал дичь. Если удавалось добыть огонь, он жарил мясо и ел, а если нельзя было развести огня, то ел мясо сырым.

Ехал Камбарджон, нигде не останавливаясь, без отдыха, семь дней и семь ночей, ничего не ел, не пил и наконец совсем выбился из сил. Не видя конца сзоему пути, он начал громко жаловаться:

— Как долог путь! Еду день и ночь!

И тут словно силы прибавилось у Камбарджона, и конь его помчался стрелой, словно летел, не касаясь земли, с каждым прыжком оставалось сорок шагов позади. Но вот впереди показались строения, сады. Камбарджон воспрянул духом и вскоре подъехал к городу Кустантания.

Въехав в город, он увидел огромный сад, раскинувшийся на площади, равной тысяче танапам. С четырех сторон сад был обнесен решетчатой оградой. В этом саду зрели, наливаясь на солнце, всевозможные плоды. Около сада был устроен большой хауз; берега его были выстланы мрамором. По углам стояло по золотому дереву. У каждого ствол был из чистого изумруда, ветви рубиновые и яхонтовые, а листья из драгоценного светло-зеленого изумруда с желтоватым оттенком. На каждом золотом дереве среди ветвей висела золотая клетка, а в клетках пели соловьи. Эти замечательные певцы услаждали слух своими прекрасными трелями.

«Чей бы ни был этот сад, а я войду,— подумал Камбарджон.— Я согласен даже умереть, пусть делают со мной, что хотят!»

Он ударил мечом по решетке, разрубил ее и въехал в сад.

Спрыгнув с коня, он привязал его к кусту красной розы и пошел по аллее, любуясь садом. В этой части сада росли деревья, на ветвях которых в изобилии зрели краснобокие яблоки, золотистые груши и персика. Дальше раскинулась инжировая роща, а за ней тянулись виноградные лозы, с которых свешивались кисти винограда всяких сортов.

Сорвав кисть винограда, Камбарджон расположился отдыхать на мраморном берегу хауза. С наслаждением он опустил усталые ноги в холодную воду. Болтая ногами, он лакомился сладким сочным виноградом, отщипывая по одной ягодке и любуясь утками, плававшими по воде. Со всех концов сада сюда слетались птицы. Увидев Камбарджона, они, плененные его красотой, выражали свою радость веселым пением, щебетали, порхали, садились юноше на голову, на руки и ноги. Наконец, утомленный птичьим гамом, Камбарджон убежал от птиц. В одной аллее он увидел густой куст розы, разросшиеся ветви которой переплелись, перепутались, образовав зеленую беседку, улегся в тени под кустом и заснул с недоеденной кистью винограда в руке.

Этот прекрасный сад принадлежал дочери царя Кустантании красавице Ойсулу. Когда слетелись птицы со всего сада и над кустом розы поднялся неумолчный шум и гам, Ойсулухон сидела и мыла голову на крыльце своего роскошного дворца, откуда вниз спускалась широкая лестница с сорока ступенями. Услышав радостное пение и щебетание птиц, поднявшиеся в саду, она удивилась и сказала служанкам:

— Эй, девушки! Что-то случилось в моем саду, сегодня как-то особенно поют птицы! Они каждый день поют, но так» еще не пели! Идемте погуляем в саду, посмотрим, в чем дело!

Царевна нарядилась, надела роскошное платье, служанки расчесали ей волосы, заплели сорок косичек, подвесили к ним украшения, все из жемчуга, и она в сопровождении сорока служанок пошла гулять по саду.

Увидев сломанную решетку, царевна разгневалась, вынула из ножен меч и, положив себе на плечо, приказала служанкам:

— Сейчас же разыщите мне злодея, который сломал решетку! Мы ему голову отрубим!

Служанки и мамки бросились во все стороны на поиски, смотрят — стоит красивый конь под седлом, в золотой сбруе, привязанный к кусту розы. Служанки побежали к царевне и сказали:

— О госпожа! Посмотрите на этого коня! Какой красавец! Должно быть, и хозяин его тоже очень красивый?!

— Надо найти хозяина. Все равно мы отрубим ему голову,— распорядилась царевна.

Служанки кинулись искать, обежали весь сад семьдесят раз, но никого не нашли. Наконец одна служанка, по имени Сакинахон, нашла его. Он спал, раскинувшись в тени, под кустом розы, белый, румяный, с полусъеденной кистью винограда в руке.

Сакинахон побежала скорей к царевне и доложила:

— О госпожа! Я нашла хозяина коня. Он развалился там, под кустом розы, и спит, такой красивый, белый, румяный, в руке у него полкисти винограда.

Тогда царевна в сопровождении сорока служанок подошла к беседке, смотрит — над кустом розы вьются с веселым щебетанием птицы, а под кустом, растянувшись во весь рост, спит юноша.

— О мой красавец!—произнесла царевна нежным голосом.—Ты прекрасен, как цветок! Скажи мне, в каком саду ты рос? В каких цветниках, о соловей залетный, ты заливался звонкой трелью? Из какого роду-племени явился к нам такой чудесный перл созданья?! Встань, вымолви словечко!

Приятный, нежный голос царевны дошел до слуха юноши и разбудил его. Юноша потянулся выглянул из-под куста, видит — перед ним красавица, белолицая, круглолицая, словно четырнадцатидневная луна. Сорок косичек, разбросанные по плечам, сбегают змейками на пышную грудь: Сорок служанок почтительно стоят позади. На красавице роскошный, дорогой наряд. Она стоит, прикусив изящные губы, красивые, словно полураскрывшийся бутон алой розы. Камбарджон залюбовался Ойсулу, пораженный ее красотой. Сказать, что перед ним сама красавица луна предстала, нет, не луна, у девушки есть и рот, и нос, и жгучие глаза, и родинка прелестная на правой щеке. «Неужели это Ойсулу, о которой мне сказала Орзиджон? А вдруг не она?» — подумал Камбарджон.

Видя, что юноша лежит и никакие просьбы на него не действуют, царевна схватила его за ноги и вытащила из беседки. Только теперь она разглядела красоту юноши и поразилась. Сильно забилось ее сердце, и она полюбила Камбарджона с первого взгляда. Не долго думая, царевна взяла его за руку и повела в свой дворец. Поднявшись наверх по мраморной лестнице с сорока ступенями, она приказала постелить в гостиной сорок шелковых одеял одно на другое и уложила юношу на мягкую посчель. Узнав, что он приехал издалека и очень устал, она распорядилась приготовить изысканное кушанье на сливочном масле и, когда кушанье было готово, накормила его досыта. Почувствовав прилив сил, Камбарджон вскочил с постели, румяный, цветущий, сел на мягкую подстилку, поджав под себя ноги, и, приняв серьезный вид, застыл в неподвижной позе. Помолчав немного, Камбарджон, наконец, решил спросить:

— О прекрасная царевна! Скажите мне, кто вы?

— Я дочь царя Кустантании Ойсулу,— ответила царевна. А вы кто? Уж не Камбарджон ли?

— Да,— ответил тот.

Тогда царевна сказала:

— Любимый друг моей задушевной подруги Орзиджон. Мы дали друг другу клятву, если она полюбит кого-нибудь, то и я полюблю его же. Раз вы любимый друг моей подруги, значит, вы должны быть также и моим любимым другом! Сейчас я обнажу свой острый меч, пойду к отцу и скажу ему, пусть он прикажет готовиться к свадьбе. Потом мы останемся вдвоем и досыта наглядимся друг на друга. Будем вместе вспоминать о всех приключениях, которые нам пришлось пережить.

Помолчав немного, царевна добавила:— Я запру вас здесь во дворце, пойду к отцу и скажу ему, если он не даст согласия, я сама себя убью этим мечом!

Видит Камбарджон, что Ойсулухон настроена решительно: даст ли ей отец согласие или нет, она все равно хочет сделать по-своему. Камбарджон понял, что она горит желанием сделать его своим мужем, готова прижать его к своей груди, словно букет прекрасных роз, и он сказал:

— О прекрасная Ойсулу! Милая, добрая девушка. Красавица моя! Постойте! Не спешите! Слыхали ли вы когда-нибудь, что можно взять под мышку два арбуза? Нельзя! Они не помещаются. И если любишь одного, то как же можно в одно сердце поместить любовь к другому? Когда мужчина полюбил всем сердцем, он ни за что не откажется от своей любимой. Я во сне увидел Орзиджон и полюбил ее, не видя ни разу в жизни. Я отказался от отца и матери, от родной страны и народа, мучился столько лет из-за любви к ней, и, наконец, настал желанный миг,— мы встретились. И я совсем опьянел, обезумел от любви. Никогда, до самого судного дня, я не потеряю надежды, не разочаруюсь, не откажусь от нее, как не отказывался до сих пор. Но раз вы близкая подруга моей любимой Орзиджон, то и для меня вы тоже близкий друг. Хотя вы и поклялись с Орзиджон любить одного юношу, но лучше всего откажитесь от этой клятвы. Давайте дружить, как брат с сестрой.

Выслушав Камбарджона, Ойсулу удивилась. Собравшись с мыслями, ока поняла, что любовь Камбарджона к Орзиджон—действительно настоящая любовь. Воздавая ему хвалу, мысленно называя его неувядающим цветком, вечно цветущим в благоухающих цветниках любви, вслух она сказала:

— Спасибо вам за то, что вы верный, преданный друг! Ваша любовь к Орзиджон неизменна! Ну, в таком случае давайте будем с вами как брат и сестра! Вы погостите у меня во дворце несколько дней, отдохните, погуляйте в моем тенистом саду!

Камбарджон остался погостить. Ойсулу любезно ухаживала за ним, оказывала ему почести, заботилась о нем, чтобы никто не нарушил его покой и сон. Так прошло сорок дней.

Камбарджон сказал царевне:

— О дорогая сестрица Ойсулу! Благодаря моей любимой Орзиджон я встретился и подружился с такой прекрасной царевной. Теперь мы с вами навеки брат и сестра. Вот уже сорок дней прошло, как я у вас гощу. Вы меня и кормите, и поите, и холите, и нежите. За все вам большое спасибо! Теперь разрешите мне ехать, отпустите меня!

— Ваше сердце всегда горит неугасимым огнем любви к Орзиджон,— ответила царевна, выслушав его просьбу.— Я это знаю. Мою подругу Орзиджон отец насильно выдал замуж за нелюбимого человека. Орзиджон не хотела выходить за Аршинбая, и все равно она его женой не будет. Если вы решили ехать, то я тоже поеду с вами вместе, вызволю Орзиджон из неволи, мы вместе увезем ее в вашу страну, к вашему отцу, справим свадьбу, а потом уж я вернусь домой!

Царь дал своей дочери сорок рабов, сорок мамок, сорок служанок, дал еще сорок овец с ягнятами, несколько вьючных мулов, приказал нагрузить на них златотканые одежды, много золотых украшений.

— Дочь моя,— сказал ей царь,— возьми все это и отвези Орзиджон в подарок от Камбарджона. Соедини сердца двух влюбленных. Ты сделаешь доброе дело.

Потом царь дал Камбарджону и Ойсулу крытую арбу с голубятней наверху и белых породистых голубей для забавы в дороге.

— Когда вам станет скучно и надоест ехать, будете пускать голубей и развлекаться.

Они сели на арбу с разукрашенным верхом, рабы, мамки и служанки устроились кто на арбах, кто на мулах, кто на лошадях, и все с шумом и криками двинулись в далекий путь. Долго они ехали и много проехали, несколько раз делали привал, останавливались на ночлег и, наконец, за четырнадцать дней добрались до города Орзиджон. Подъехав к дому Аршинбая, передние арбы остановились у ворот, а остальные вытянулись вдоль улицы длинной вереницей.

Тогда царевна Ойсулу, надев златотканную паранджу, сказала Камбарджону:

— Я сейчас пойду к Орзиджон, увижусь с ней, поговорю, сообщу, что вы приехали, уговорю ее, чтобы она согласилась уехать с вами, и скажу, чтобы она сначала перебросила через забор свои вещи, а вы возьмете их и положите на арбу. А потом и сама Орзиджон вскарабкается на забор и сядет на него верхом, вы снимите ее и посадите на арбу, Вслед за ней и я выйду из дома, вы меня тоже посадите на арбу, затем сами садитесь и гоните, что есть мочи, не жалейте, гоните до тех пэр, пока лошадь из сил не выбьется.

Ойсулу вошла в сад. Орзиджон была больна, она лежала на мягкой постели из сорока шелковых одеял, сложенных одно на другое, стонала и охала: «Ой, моя бедная головка! Ой, мои ручки!» Двадцать служанок хлопотали вокруг нее, словно мотыльки, растирали ей руки и ноги, обмахивали опахалами. Орзиджон лежала в постели с того момента, как только ее привели сюда, притворялась больной. Аршинбай каждый день семь раз заглядывал к ней, просунув голову в дверь, смотрел, не излечилась ли его жена от тяжкого недуга и, если она уже излечилась, нельзя ли войти и похитить хоть один поцелуи с ее прекрасных губ, но узы!— каждый раз он уходил ни с чем.

Увидев Ойсулу, Орзиджон сразу излечилась от своей болезни, спрыгнула с постели, обнялась с подругой, заплакала, стала ее расспрашивать.

— Ой, подруженька! Как там под твоим покровительством живет мой любимый друг? Жив-здоров?— спросила она.

— Ваш милый друг здоров. Сейчас он стоит у забора вашего сада и ждет вас,— ответила Ойсулу.

— Эй, девушки!— воскликнула Орзиджон,— Ойсулу, моя любимая подруга! Если истратить на угощение подати и сборы со всего света, и то нельзя было зазвать ее в гости, а тут вдруг она сама приехала. Гостья, которая сама пожаловала,— это бесценный дар божий. Скорей идите на кухню, приготовьте там разные вкусные кушанья.

Она выпроводила всех служанок и осталась с подругой вдвоем.

— Милая подруженька!—сказала Ойсулу. — Ваш любимый друг ждет вас с нетерпением. Приготовьте поскорее вещи, которые вы возьмете с собой, идите сейчас же в сад, перебросьте их через забор, и сами тоже залезайте на забор, а я выйду через ворота. Уедем отсюда вместе с вашим любимым другом.

Собрав нужные вещи в узел, Орзиджон сказала девушкам:

— Я пойду в сад, сама своими руками нарву инжиру и винограду для дорогой подруги.

Она пошла в сад и перебросила узел через забор на улицу, потом и сама вскарабкалась и села верхом на забор, Камбарджон подхватил узлы, снял любимую с забора, усадил ее на арбу и положил туда же ее вещи. Тем временем Ойсулу, сделав вид, что она обеспокоена долгим отсутствием подруги, сказала:

— Подруга моя что-то долго гуляет в саду. Возчик у меня очень сердитый, а теперь, должно быть, еще больше злится, что приходится долго ждать. Пойду как-нибудь успокою его! Она быстро побежала к воротам. Камбарджон уже ждал ее. Он посадил Ойсулу в арбу, а сам сел вместо возчика и стегнул лошадь нагайкой. Лошадь помчалась вперед и бежала до тех пор, пока не устала.

Выбившись из сил, она остановилась в урочище Тугдок. Сорок мулов, которые бежали вслед за арбой, тоже устали и встали. Сорок арб, которые ехали сзади, тоже остановились. Все слезли с лошадей, мулов и арб, умылись, вымыли головы, руки и сели отдыхать.

Ойсулу села рядом с Орзиджон и рассказала ей обо всем, что произошло.

— Вот ваш любимый друг, я сберегла его: он жив, здоров и невредим, резвится, как рыбка в воде ручейка!— сказала она, указав на Камбарджона, словно передавая подруге бесценное сокровище.

Отдохнув, они все в веселом настроении отправились в страну Камбарджона, в столицу к его родному отцу. Семь дней и семь ночей ехали они без остановки, не ели, не пили и, наконец, утомленные, остановились в одном местечке.

Тут Камбарджон написал отцу письмо, в котором сообщил, что OH едет в родной город вместе с царевнами Орзиджон и Ойсулу, остановился в таком-то месте, и просил выслать навстречу людей. Гонец повез письмо и вручил его отцу Камбарджона. Отец его был вне себя от радости. Он приказал визирю снарядить сорок арб. Немедленно запрягли лошадей в арбы, посадили на них девушек, трубачей с длинными медными трубами — карнаями, музыкантов с сурнаями, барабанщиков, комедиантов, острословов, затейников и отправили их навстречу Камбарджону. Разряженный караван торжественно двинулся через весь город.

Тем временем по приказу царя во дворец явились сорок трубачей и заиграли на карнаях, сзывая всех на торжественный пир, а во дворе соорудили очаги и поставили сорок больших свадебных котлов варить плов. По всем улицам толпой шел народ во дворец, всех угощали пловом, всем раздавали лепешки.

Между тем торжественный караван двигался навстречу царевичу. Трубачи гремели на карнаях, сотрясая воздух трубными звуками; звонко; заливались сурнаи; барабанщики неистово били в барабаны; девушки громко пели веселые свадебные песни; плясуны и танцовщицы, окруженные молодежью, танцуя, шли впереди; клоуны, острословы и затейники смешили всех своими остроумными шутками. Наконец веселый каравая подъехал к местечку, где отдыхали Камбарджон с Орзиджон и Ойсулу. Все закричали:

— Добро пожаловать, как ваше здоровье? С благополучным прибытием! Не уставайте! Будьте здоровы!

Выехавшие навстречу смешались с прибывшими, и весь караван дви нулся в обратный путь. Камбарджон и царевны выехали вперед, за ними с музыкой и песнями двигались остальные, и , наконец, все торжественно въехали в город. Все жители вышли встречать царевича. На улицах, на крышах, на деревьях народу было полным-полно. Впереди всех ехал царевич и обе царевны, разнаряженные, в роскошных платьях, сверкая жемчугами и бриллиантами. Обеих царевен с большими почестями повели во дворец.

Камбарджон быстро вбежал по ступенькам наверх и кинулся в палаты своей родной матери. Она сидела, прислонившись к колонне, убитая горем. Тоскуя по сыну, она столько плакала, что ослепла на оба глаза. Камбарджон обнял родную мать, расцеловал ее.

У Камбарджона в кармане был олений мох. Он взял щепотку олень его мха и потер им слепые глаза матери. Оба глаза ее вдруг открылись и засверкали. Она прозрела и увидела своего ненаглядного сына. Оба они не могли наглядеться друг на друга. Мать от радости и плакала и смяялась, они опять обнялись и расцеловались. Побыв у матери, Камбарджон направился к отцу. Они обнялись, расцеловались, расспросили друг друга о здоровье. Отец и сын от радости и смеялись и плакали, не могли наглядеться друг на друга, вновь обнимались и целовались. Затем Камбарджон привел Орзиджон и Ойсулу к отцу и матери и познакомил их:

— Вот это ваша молодая сноха Орзиджон. а это моя названная сестра Ойсулу. Мы с ней друзья на веки-вечные,—сказал Камбарджон. Царевны поздоровались с его родителями. Все были довольны, все были рады.

После этого царь устроил пир на весь мир. Сорок дней и ночей народ толпился во дворце, сорок дней и ночей никто у себя дома не разводил под котлом огня, никто не варил обеда, все угощались на свадьбе: ели плов, пили чай с лепешками и всякими сластями. Все веселились, все были довольны. Свадебные празднества закончились торжественно и радостно.

Погуляв на свадьбе Камбарджона и своей подруги Орзиджон, прекрасная царевна Ойсулу отправилась в свою родную страну.

Таким образом, все, счастливые и довольные, достигли своих заветных желаний и целей.

• Назад
• Вперёд