Уланы и кушики (9)

1

Вот и время начинать уланы —
угощенье наше перед тоем.
Кто зачина мастер самый славный —
мы того и чести удостоим.
Снег лежит извечно на вершинах.
На отрогах — место гнезд орлиных.
Наше место скромное — в долинах,
ведь уланы — песни не из длинных.
Если небо в тучах, в полдень — темень.
Различай, где речки, а где саи.
Разберись сначала, а затем и
в обуви входи или босая.
Кто из нас в пострелах не ходил-то?..
Да ведь возраст меты не стирает.
В двадцать лет — уже, глядишь, и дылда!..
Только безбородый не стареет.
Шесть голов пригнал, как шел я сватать.
Подари на память хоть тесемку!
Или напускную твою святость
перед всеми обличу я громко.
Говорят: гони, гони ворону!..
А погонишь — недруга и нажил.
Те, кто женщин не держал за ровню,
исчезают пусть из жизни нашей.
Там, в Ахсе, и речка полноводна,
воду не считают там на ведра.
Тот, кто с людом водится хорошим,
тот, считай, и жизнь неплохо прожил.
Будешь петь — пусть нежным будет пенье,
как мука тончайшего помолу.
Слава матери, что дочку-пери,
как цветок, взлелеяла помалу.
Тебя нету, нету... Вечер тихий,
в даль пустую гляну отрешенно,—
и кричу верблюдицею дикой,
потерявшей в бурю верблюжонка.
Звездочка от месяца отстала,
как ягнята на пути — от стада.
Девушки, отставшие от свадьбы,
спор вели от самой от усадьбы!
Спорили да хлопали ушами.
Как тут обойтись без перепалок:
спор-то — про сапожки с каушами,
кожа каушей — из перепелок!
Среди шести прочих ты — Хурбуш.
В уголке платка таскаешь дрожжи.
В двадцать лет не подоспеет муж —
обойдешься родичам дороже!
Среди шести прочих ты — Анар.
С яблок—щек —
ну, разве кровь не каплет!..
Если б разрешила ты и нам
этих пламенных отведать яблок...
На рассвете в инее аул —
а в горах сугробы, не иначе.
Тот, что память взял мою и ум,—
пусть берет и жизнь мою в придачу!
Песни, песни! Перечень не скуп.
Что ж ты повторять их не велела?..
Коль не дашь коснуться певчих губ,
значит, вправо — мне, тебе — налево.
Слов не знает — лучше бы замолк.
Портит песню — перемажем сажей!
Или рот защелкнем на замок,
или попросту прогоним взашей...
Звать «Базар» — а ты и есть базар:
всех ты знаешь и со всем знакома.
Что бы кто ни сделал, ни сказал —
тут же и устраиваешь гомон.
С пестрых гор несут тяжелый груз.
По тропе трясется иноходец.
Так в разлуке нас изводит грусть —
места себе в доме не находишь.
Белых яблок, красных ли — навалом!
Да не спеют яблоки на ветке.
Жизнь уже, глядишь, и миновала,
а двух добрых не сведу я вместе...
Уж родник соленый, так соленый!..
А скоту засыпали соломы.
Но зато от самого рассвета
так тут пышно девушки одеты!
Конь, что начал бег от Намангана,
всё никак не добежит до цели.
Девушки — в одежде златотканой,
и не видно им, что постарели...
Нет, вы не из тех, что важных корчат —
госпожа вы, госпожа на деле!
Голосок — бесценный колокольчик,
а какие кауши надели!
Говорили «яблоки с урюком»,
так и было — яблоки с урюком.
В махалле знакомили друг с другом,
в махалле поссорили друг с другом.
В махалле устроили смотрины,
и сидели все на нашем тое.
А когда ребенка смастерим мы —
значит, будет в нем и ваша доля!
Если скажут «встань и попляши»,
так и встань, и попляши, пожалуй.
Я брожу без света, без души,
обожжен невидимым пожаром.
Ах, презреньем губы не криви —
леденею сразу, как завижу,
с мукой и надеждою в крови,
от улыбки ласковой завишу.
Близ луны бессонная звезда
светит, как высокие Стожары.
Хоть пришла я с розой у виска,
твоего я взора не стяжала.
Ты, как конь породистый, на вид!..
Сохнут розы — и девчонки тоже.
Ежели умрет такой джигит —
так и всей земли конец возможен.
Ездить бы на добром скакуне,
да чтоб был хорошим иноходцем.
Удалиться бы в пустыню мне,
если там красавица найдется.
Есть киргизы высоко в горах,
у муллы Халбая — в доме дочка.
И не зря глаза парней горят,
чуть завидят эти звезды-очи.
Звать «Курбан» — а ты и есть Курбан:
где ни будешь — всюду станешь жертвой.
Ну, деляга!.. Вылез на айван,
стал столбом — ни слова и ни жеста.
Разбежались овцы по адырам,
только выхолощенный козел,
что служил при стаде командиром,—
поскользнулся, следом не пошел.
Снег растаял, не пробраться посуху.
Бел козел, а девушка черна.
У нее два яблока за пазухой,
у него на голове чалма.
Беглая лошадка в поле рыскала
и застряла посреди песка.
Рукава-то у халата узкие —
и застряла в рукаве рука.
Мама, мама, вам к лицу покрой — и
шелк цветастый этого халата.
Вам я, мама, тайну не раскрою,
и просить меня о том не надо.
Перепелка — так уж перепелка!
Я живу в предгорьях, на полях.
Заболи хоть палец — боль мне только
девушки-красотки утолят.
Вот уздечка — это уж уздечка!..
Не берет отец мне в жены ту,
что мила мне и близка сердечно!
Знать не хочет про мою беду...
Кожа девушки в жару прохладна.
Зыбкая звезда на небе есть.
В девичьи объятия мне надо —
это с детства у меня болезнь!
Высоко сарыч летает белый,
подстрелить — птенцы его заплачут...
Буду я уланы петь умело —
девушки любовью мне заплатят.
В жизни ты покоя не знавала,
я вовек не видывал покоя.
Вот и удивятся все немало,
коль его друг в друге сыщем двое!
По дурным мой конь ходил дорогам,
и слепни и мухи прилипали.
Девушек таких я видел много,
что хранили яблочки не строго —
потихоньку ими торговали.
Среди шести прочих ты — Зариф.
Скину с плеч тяжелый долг калыма,
в дом возьму, все стены озарив,—
ты меня навеки покорила.
Где сажал гранат— наделал ям.
Угостить гостей — козла зарезал.
Выпил чаю — оказался пьян;
насмотрелся щек твоих прелестных!
Сирота я — сердце пополам,
и воды в арыке половина.
И цветы завянут по полям,
как то сердце, что ты полонила.
Милая приходит в ночь луны.
Не твердите, что она с фасоном:
сразу видно, вы не влюблены,
вот и открывается не всё вам.
Я ж при ней — как будто в райском сне!..
Только лишних шуток не выносит.
Улыбнусь — и с век слетает снег
и часы свидания заносит...
Как влюблен я в чернь твоих бровей!
Непонятна мне краса другая.
А тебя увидеть — всё трудней:
в клетке я, как птенчик попугая!
Я — слеза, что точит водосток,
пока милый тешится в Коканде.
Путь обратный пусть вам скрасит бог,
возвращайтесь в новеньком халате!
Я на берегу увидел вас,
и аллах мне кубок страсти выдал.
В первый раз на мир уставил глаз,
первой — вас, любимая, увидел.
Я тебя по следу каблука,
по любому шагу различаю.
Плачу каждый день исподтишка,
как пройдешь, меня не замечая.
Передайте, звезды, мой привет!
Нет мне сна, и вижу я воочью:
он в саду,
и знать не знает, нет,
как я жду
и днем его, и ночью!
Разве мало, что сгораю сам —
чтоб твой взор меня пожаром полнил?..
Девушкой была — а по глазам
я ведь этого сперва не понял...
Среди шести прочих ты — Турсун.
Будет так любить тебя не каждый!
Коль зовешь всерьез — прийти дерзну,
насмехаешься — аллах накажет.
Среди шести прочих ты — Сурма.
По ночам не езди на верблюде,
а не то раскаешься сама:
позавидуют и сглазят люди!
Эй, пригнись-ка, сваха! Побожусь,
что с тобою сговоримся с ходу мы.
Но когда руками прикоснусь —
так не жалуйся, что, мол, холодные!
Отведу я взгляд от алатау,
за себя красавицу возьму,
но дыры в душе не залатаю —
и опять откроется в весну.
Говорили «гость» — ну вот, я гость.
С вашими знакомлюсь я краями.
Чем молить, таскать подарков горсть —
лучше жить холостяком, с друзьями!
Я из красной глины вылеплю курганчик,
лепестками дом украшу вместо ганча.
Стены цветом розы залеплю —
пусть на той и женят, что люблю!
Среди шести прочих ты — Ашур.
Муж твой будет жить как на постое:
в дом вошел — лепешки не нашел,
а посуду всю нашел пустою!
Вот урда — воистину урда!..
— Приходи,— сказала,— коль охота...
Я прокрался бы, да вот беда:
далеко постель твоя от входа!
Быть бы жертвой мне твоей, янга!
А пока
прими в подарок ситчик.
Дочь свою мне сватай с сорока
вороными змейками косичек...
Скользко — не садитесь на коня:
всё скользит, сползает сбруя с лошади!..
За невестой в эти шли края —
так полжизни за калым положите.
Конь мой для охоты — захромал,
и пробрались мыши в закрома,
молью шапка зимняя побита.
А какие девушки у нас:
спел улан неправильно — как раз
это им
горчайшая обида!
Сел во время скачек на бревно,
распустил я по-павлиньи перья...
Но пришлось умолкнуть всё равно,
только девушки улан запели.
Частой сетью дождь у нас повис.
Встретил я одну из тех певиц:
девушка, в сырой грязи по пояс,
камни перетаскивала с поля...

2

Двор наш там же, на вашей дороге,
но — всё мимо ваш пестрый халат.
Что ж сюда не заводят вас ноги?
С чьей обиды глаза не глядят?
У ворот твоих, рядом, где хауз,
мы цветы собирали в тиши.
И глядела ты всё, усмехалась —
понимала, зачем мы пришли.
Будь и родинкой я у тебя меж бровей —
я счастливым бы стал, не шутя.
Так ответь мне скорей и горе развей:
пожалей чужое дитя!
Взмыла ласточка — вот она, вот она!
Сил для неба ей хватит с лихвой...
А вот сердце, что страсти отдано,—
это неизлечимая хворь.
Твои брови черны густые.
Но не жмись к нему так плечом:
чуть желанье его остынет —
станет страсть твоим палачом.
Твои брови черны от рождения,
и неправда, что это усма.
Ты — любовь моя и наваждение,
но неправда, что любишь сама.
Ах, отец меня кинул, как яблоко,
и запродал меня, как айву,
только сам же всю жизнь и проплакал он,
видя, как с нелюбимым живу.
Умереть бы проклятому баю!
Всей душой его смерть стерегу.
Из-за вас я, отец, погибаю:
меня продали старику.
Что за шум от воды на улице,
словно речку не усмирят?..
Это снова в тоске волнуется
мой нетерпеливый мираб.
Мчится речка с камней, как с лестницы,
не задержится никогда.
Так и слезы бегут, не ленятся,
из-за милого, как вода.
Эта клетка на крыше — доколе
будет знаком и горя и бед?..
А у тех, что идут в мардикеры,
дети малые плачут вослед.
В лодку общую всех посадим,
наши думы — одно к одному,
и уйдем мы отсюда по саям —
разоренье у нас в дому!
Рассыпаются волосы прядями —
я их мелко и не заплету.
Но и жаловаться, по правде, мне
не положено на беду.
Мои волосы гладко зачесаны.
Своих милых могу менять. .
Но родители — не на час они:
не заменишь отца и мать!
Посидела б, запела птицей —
да беда — колючек не счесть.
Собиралась тут веселиться —
а меня-то заперли здесь!
Сам Ишан-бобо меня встретил
и приветлив был неспроста:
— Поддержу тебя на том свете,
ты же мне на этом воздай!
Дал отец мне кумган негодный,
где вовек не вскипает вода,
и второй женой меня отдал,
где мне счастья не знать никогда.
Если топишь гузапаею —
едок дым у тебя в дому.
Быть одною из двух женою
не дай, господи, никому.
Снег теряют высокие горы —
закипает внизу родник.
Здесь умрем мы — а дома горе
сгорбит плечи нашей родни.
Улыбается, злится погода —
о твоей я гадаю судьбе.
Ах, мой милый, почти полгода,
как не шлешь ты вестей о себе...
Толстый бай в своей пышной одежде
задохнулся, хоть едет верхом.
А бедняк только голову чешет —
да и знай себе чешет пешком!

3

Стала бы мечетью Мадраса,
были б крыши в парах голубиных...
Заиметь бы шаха-мудреца —
чтобы все женились на любимых!
Ягоды поесть я влез на тут,
да, увы, обобран весь тутовник.
В девушку одну влюбился тут,
глянула в ответ бы — так и то нет!
В эту реку взбухшую, друзья,
не пущу измотанную лошадь.
Жизнь и так уж промелькнула вся,
а другой, увы, мне не предложат.
Ты над крышею построил крышу,
очутился на балахоне.
В чем я виновата, говори же,
отчего ты спишь в мехмонхоне?
Спишь, как гость, на одеялах новых,
что же привкус чудится беды?
Утром ты встаешь — и от циновок
на лице багровые следы!
Белый голубь мой клюет зерно,
серый голубь — от лепешек крошки.
Ну, а байской дочке — всё равно:
неумытая жует лепешки!
В сае камешки блестят на дне,
очи милой блещут, как монеты.
Так мала — к ней не нагнуться мне,
в жены ее взять — так денег нету!
Мы пришли прогнать ворону с тополя —
слишком долго каркала, увы!
Мы издалека сюда притопали,
чтоб прогнать таких певцов, как вы!
Мы пришли усталые с дороги,
но такие нынче времена:
благо, что и живы и здоровы —
пусть остались в старых чапанах!
Брови твои черные — как вдовы!..
Вот хохочут девушки — о чём?
Уж пускай повеселятся вдоволь,
пока здесь, у матери с отцом...
У тебя — лишь стебелечки маша.
Мне хватило б места в их тени...
Неплохой я сам, да заплутавший —
и с дурной связался, извини.
Чуть я, перепелка, не попалась!
Да попала в клевер, повезло...
Зло пришло — да счастьем оказалось:
я попала к парню с ремеслом!
К платью две оборки прицепила —
вот что выдумала Асальхон.
И бежать, без всякой свадьбы, с милым —
вот что выдумала Асальхон!
Близ луны созвездие Весов.
У отца — забот несчетных войско.
Если куш мне выпадет весом —
и отец мой заживет в довольстве.
Что за песня странная — Гульер!
Нашим старым песням — не замена.
Что ж глядел джигит через забор,
когда вечером ее запела?..
Не стоял, не обрезал я тал —
отчего же разболелись руки?
Не влюблялся, не сжимал я стан —
что ж так ноет сердце от разлуки?
Я пою, но слушать не обязываю —
что ж влезать и слушать на весу?
Кто придумал, что рубашка бязевая
неизменно бедному к лицу?
Хрупки ветки персика, нежны.
В Фергане недорого жениться!
Вот цена за девушку: штаны,
бязевое платье, пуд пшеницы!
Влезешь ты на крышу по стене —
засмеешься, когда я заплачу...
Видно, что-то знаешь обо мне —
а вот что?
Не разрешить задачу!
Как три ушка — яблоневый лист.
Далеко ты, не дойти ногами.
Между нами реки разлились,
и душа колотится о камни...
Вся в шелку, в руке орехов горсть —
дочка бая
модница такая!
Но едва заявится к ней гость —
так немедля полог опускают.
И в шелка, и в жемчуг разоденет
ту, кого приметил, мингбаши.
От него она получит денег —
и семью прокормит от души!
Легче воздуха платок мой шелковый:
перекупщик мой-то муженек.
Только отчего, едва вошел ко мне,—
сердце, словно лапою, сожмет?..
Я себе не вырастила селезня,
из хвоста я перьев не взяла.
Вот и вместе в лодку не уселись мы —
ты не оценил мои дела...
Выросшие от росточков тоненьких,
эти деревца — скажите, чьи?
Эти все сады — мои, садовника,
а не ваши,
беки, богачи!
Как наперстки, красные цветочки.
Всё не сыт я — вновь к тебе пришел...
Милая, и кто придумал только,
будто надо брать всё новых жен?
Вы скажите вашему имаму, .
пусть, мол, больше он не тратит пыл,
не встревает третьим между нами —
баню бы нам лучше истопил!
Эти горы — горестные горы.
Разореньем пахнет и ворьем.
Черные, лихие дни и годы —
больше вас, чем на поле ворон!
Эти близнецы — земля и небо —
переполнены... Но не грустим:
если бы холостяком я не был —
сделаться мечтал бы холостым!
В сад не заходи — расцвел миндаль,
в дом не заходи — полно народу,
тут не стой — и выйти не мечтай:
мой отец пришел седобородый!
Замерло у прялки колесо,
на глазах не высыхают слезы.
Всё встаю, выглядываю всё:
не идет ли мой громкоголосый...
Эта прялка чертова — не мед,
колесо заело — и не дышит.
Ну и парень — знаков не поймет,
а позвать — так все вокруг услышат!
Прялки моей дед — кокандский тал,
мои косы — гуще конской гривы,
но аллах мне не предначертал
ни богатой жизни, ни счастливой...
Милого упрятала тюрьма.
Понесу шурпы ему в кувшине —
всё вкусней, чем то, что задарма
в миску сторожа ему крошили.
г Если улицу водой зальет —
уткой поплыву по водной глади.
Горькую любовь, что длится год,
опишу я не в одной тетради.
Низко ветви персика висят —
слишком много там плодов поспело.
Слишком многие в тоске глядят —
вот любимая и поглупела.
Что на этом платье, на груди,
за цветы — не с луга, не из сада...
Не хочу за старика идти:
сам седой и с грудью волосатой.
Чем носить атласное — ей-ей,
лучше б я себе купила бусы.
Чем идти за старика — скорей
к речке побегу и утоплюсь я!
В сад твой лазить — только и умел,
подбирать там падалицы груды.
Но зато теперь я поумнел,
больше делать глупостей не буду!
Эй, берут в солдаты!
Плач в ночи,
мирные деньки у нас забылись.
Возгордились было байваччи —
ну, а нынче по углам забились.
Озеро у нас за кишлаком.
Вымок весь от слез мой бедный ворот.
Дом с детьми — цветами полный дом.
Дом бездетных — степь, что выжег ворог.
Пусть луна высоко — на луну
влезу я, усядусь, коли выйдет,
и на землю с высоты взгляну:
это вас мне хочется увидеть!
Мал арык, но вашего конька
даже та преграда задержала.
Так что не для вас это пока —
взять себе жену из Андижана!
Матушка, неутомима боль —
но кому я расскажу об этом?
Если это и зовут «любовь» —
лучше без любви пройти по свету.
Где твои ворота, милый мой?
Мой платок наброшенный — из марли.
До заката надо бы домой,
только платье мы с тобой измяли...
Я-то ведь не птичка в небесах —
мне от слов о милом станет худо...
Мог бы и письмо мне написать:
я ведь серебро, а не полуда!
Песенка Гульер — нехороша,
и певец-то не поет, а воет.
Плох мой милый — не дал ни гроша
мне на шелк по имени «червонец»!
Не твердите, что воняет жутко:
что сварила — то и дожуем!
Пусть еда — на масле из кунжута:
будем жить — до мяса доживем!
Лучше нам браслеты снять с запястий,
если выбилась — упрятать прядь.
Девушки, хорош наряд из бязи:
в нем прохладно хлопок собирать!
Разве не прокладывали ровно
грядки, когда сеяли усму?
Пусть бедна —
и ты отыщешь ровню,
землепашца полю своему!
Привязала я коня подальше —
дальше уж и нету ничего.
Отец продал старику, что даже
старше и отца-то самого!
Ах, не зря на провод села птица —
крылья отливают серебром.
Хорошо танцует та сестрица —
лишь бы это кончилось добром!
Своего буланого коня
выпущу я на соседский клевер.
Сын соседа увидал меня —
и как будто глаз ко мне приклеил!
Желтой глины нанесет в казан
наш арык с проточною водою.
До рассвета выкликнут азан
в ночь,
когда осталась я с тобою!
Хоть красой пленяет нас она —
есть у розы острые колючки.
Чуть не каждой ночью я одна —
а казался милый самым лучшим!
Душу сжечь пришел мою и плоть,
словно пламя жаркое, мой милый.
Нелегко мне страх перебороть —
и глядеть бесстрастно нету силы.
На спине речного ветерка
полетел платок мой и умчался.
Бросил меня милый — и тоска
не дает покою мне ни часа.
Тюбетейки кончила цветок,
четырьмя цветами его вышив.
И пускай ее наденет тот,
кто других в четыре раза выше!
Запросто платок бы продала —
да не покупают, вот в чем горе!
Запросто б от милого ушла —
а найду ли что-нибудь другое?
Ну, продашь ты теплый мой платок —
в золоте утонешь с головою!
Ну, жену добудешь... А потом
повезешь куда ее с собою?
Пусть на мне платок завяжет мой,
кто края не связывал доселе.
Брови наведу себе усмой —
пусть сгорают те, что не горели!
Натянулась — лопнула струна,
когда я играла на дутаре.
Сердце дрогнуло, когда сполна
в памяти черты твои предстали.
Ты поешь — так веселее пой.
Пусть джигитов обжигает зависть:
бросят кетмени, стоят толпой —
и рубли считают, угрызаясь.
Ах, любимый, нанести ли хну
на ладони, белые, как вата?
Бросить ли ради тебя родню —
мать мою с отцом, сестру и брата?..
Вьются длинных кос моих концы.
По тебе я выплакала очи.
Эта ночь длинней моей косы —
жизнь моя
короче этой ночи!
У арыка лед покрыл края.
Над водой застывшею сижу я.
У тебя любимая своя —
так что не высматривай чужую.
Не черни ты брови так и здесь
их усмой не наводи нещадно!
У тебя уже любимый есть —
иль еще кому-то обещала?
Я стяну иначе чернь волос —
чтоб не падать пряди одинокой.
Разные любимые у нас —
только голос страсти одинаков.
Яблони цветок — цветок не твой:
он увянет, вынесен из сада.
И чужой дружок — дружок не твой:
он с тобой не засидится рядом!
Выхваляешь белого коня —
серый с ним померяется силой!
Милый — у тебя и у меня —
самый лучший в мире и красивый...
Мой любимый в город укатил,
обещал весною воротиться.
Воротился — сердцу б угодил,
что дрожит, как пойманная птица!
Вот следы моих верблюжьих стад,
вот костер, доселе не потухший.
Вот и милая, что мне под стать —
два дыханья на одной подушке!
Свой платок я постирала там —
и на тал повесила проворно.
Будь он проклят, этот черный тал —
память счастья утащили воры!
Ах вы, саи длинные мои,
кони, пролетающие дальше,
треугольник плача — журавли,
вы привет любимой передайте...

4

Когда я уходил в дорогу,
встала милая у дверей.
Говорит: «Вернешься ли к сроку?» —
а слезы сбегают у ней.
Ненадолго оставил милую —
до Ташкента подать рукой.
Что-то вслед она говорила —
а в душе у ней был другой.
На ташкентскую глянь дорогу —
косит мысли тоски коса.
Так его ожидала долго —
проглядела я все глаза.
Как копыта цокают сочно
по каменьям улицы нашей!..
Если ты заигрывал с дочкой,
познакомишься и с мамашей.
Сделать посох из ветки персика —
ну, кому, скажи, не захочется?
Мать не сладит с тем — хоть и бесится,
кто за дочкой ее охотится.
Заблудился я, бедный путник,
где же спутник мой дорогой,
что воды в пути раздобудет,
да и путь укажет другой?..
Когда воды стекают струями,
поим землю не той водой ли?
Знаю, что от любви умру я — и
не кляну этой горькой доли.
Умолял твоих псов ночами,
сам себе до рассвета врал.
Ты не вышла, как обещала,—
пожелтел я, что твой шафран.
Я скажу тебе, глядя в очи —
а намеки, что толку в них,—
я приду к тебе нынче ночью —
и возьми меня в свой цветник.
Звезды ль в небе мигают слепо?
Звездный свет то слепящ, то желт.
Загляни в мою грудь — и слева
ты увидишь любви ожог.
Распахните двери пошире,
на вас, милого, нагляжусь.
В очи ваши нырну большие,
вашим запахом надышусь.
Ах, мой милый, спеши, не медли,
в сад мой яблоневый сойти.
Караулю — идешь ли, нет ли —
вот и встречу на полпути.
Эта улица — кочки, вмятины —
так длинна, что пройти невмочь.
Не скажите, смотрите, матери,
что так жарко влюбился в дочь.
Соловьи замолчали ранние,
вянут розы, склонивши стан.
Милый чьей-то поверил брани,
замечать меня перестал.
Скажешь — где он такой, мол, выискался
в нашем персики рвал саду...
Но взгляни на меня хоть искоса —
для тебя и на смерть пойду.
Персики в саду у вас ветвисты,
заходил я как-то по весне.
Наяву однажды отзовись ты,
как в моем ты откликалась сне.
Яблоки в саду твоем висят —
весь бы век впивал я аромат.
Пожалей ты чужака-беднягу,
не гони, а пригласи в свой сад.
Твои яблоки спеют крупные —
не пора ли сорвать, стряхнуть?
Так нежна твоя грудь округлая —
не пора ли тебя умыкнуть?
В сад зайдите отведать яблок,
очень яблоки хороши.
Милы речи ваши и облик,
обещания — от души.
Подпоясан, затянут туго,
недоступен ни для кого.
После бед моих и недуга
и не спросит, мне каково.
Когда пьешь кумыс — это кисло,
выпьешь — кажется, сад во рту!
У девчонки во взоре — искра,
речи ж — словно нават во рту!
Пой, соловушка, пой над розой —
ветка сломится, наконец.
Бросит милый меня всерьез — и
тут опомнится, наконец!
Ах, подруга моя, подруга,
ты проведать меня пришла.
Где, скажи, от любви порука,
средство против этого зла?
Были ль на небе тучи черные,
что пустились снежинки в‘пляс?
Жизнь отдать из-за той девчонки —
было ль это достойно нас?
Где те дни — у пары тополей
вы ко мне протягивали руки,
говорили — всех, мол, я милей,
а любовь — сильней
любой разлуки?..
Воробьи щебечут — эти на кусте,
те — деревья оседлали разные.
А красавица-то наша — где?
Ходит, где захочет, черноглазая.
Я уж было заснула ночью —
проскакал на своем коне.
Не подъехал, не глянул в очи —
а оставил сердце в огне.
Ах, тогда, в начале начал,
оставаться бы мне поодаль.
Лучше б я тебя не встречал:
сохранил бы сердце, не отдал.
Что ж, уйдешь? Скорее уходи.
Не замечу или позабуду,
жизнь была бы да огонь в груди —
а возлюбленных найду я всюду.
Если в сердце женщину не впустишь —
против пули сердце устоит.
Но и крепость обратится в пустошь,
если впустишь женщину, джигит.
Дочка бая: две ее косы,
словно две бородки у козы.
Уши — две колодки деревянные,
две руки — как две морковки вялые.
Этим черным горам впереди
время вроде бы снегом одеться.
Повернуться бы мне и уйти —
да что делать?
Люблю ее с детства...
Громко сердце мое колотится,
когда в гости к милой иду.
Словно чистой воды из колодца,
первых слов ее нежных жду.
Я куплю на копейку ниток,
прочь из лавочки убегу.
Моей милой в городе нету:
ее отдали старику.
Что ж теперь мне: пусть люди видят —
к ней пойти и стать у ворот?
Ждать и ждать, хоть она и не выйдет,
а на холоде сердце мрет?
К себе меня любимая зазвала,
пришел, а мать ее поет, поет...
Мы с дочкой вышли, встали у дувала,
заплакала — и слезы льет и льет...
Ждет меня, но не подаст и виду
и словами колет, как приду.
Пусть: любимой сладкую обиду
я не посчитаю за беду.

5

Весна в нашем кишлаке,
на заре — красиво!
Поют птицы налегке,
полнят сердце силой.
Залезаю в сад — вайдот! —
розу умыкаю.
А тем временем войдет
девушка такая!
Прялка делает «гум! гумЬ,
слышно и в Коканде.
А кокандки под тот шум
спорят скуки ради.
Кто-то яблоко надгрыз,
принесла сорока.
Что не кинет его вниз —
я не дам зарока!
Пил я, пил — и пьян я стал.
Девушек заметил.
По каким ни глядь местам —
всё у них на месте!
Вижу их и там и тут —
светят платьем красным.
Платья красные идут
девушкам прекрасным!
По реке плыву — река
так и крутит петли.
Милая недалека —
как же тут не петь мне?
Петь-то пел, да к ней не сел,
запутался в шелке,
поцелуем не посмел
тронуть эти щеки.
Красный склон наверх позвал,
душа встрепенулась.
Сердце красной розы вам
сладко улыбнулось.
Дам заргару я стекло —
сделает ли жемчуг?
Всё отдам души тепло —
что в ответ прошепчет?
Человек взберется ввысь —
не может спуститься.
Нет причин — не торопись
сердцем прилепиться.
В сад полез, не повезло —
и рука сломалась.
Ждал добра, попал во зло —
и душа сломалась.
Навела усмою бровь —
сменил милый планы.
У него — с другой любовь,
в моем сердце — пламя.
Кумачом дувал укрась.
Красится усмой она.
Молодую смог украсть —
учи жить по-своему.
Ты мне марли не дарн,
на пути не стой моем.
Отец ищет свах вдали,
выдаст за достойного!
До Манкента путь далек,
только мало толка.
Что ни той тут — то улак,
а весь калым — телка!
Были б вместе — ты права:
степь бы садом стала!
Просто грех таким бровям
пропадать задаром.
Дверь открыть — взметнут цветы
стебли, как фонтаны.
Вдруг заглянешь в гости ты —
постелю вон там я.
Кисти на платке моем
взметнутся в порыве.
Ах, как сладостно вдвоем,
когда всё впервые!

6

Тополь вырастет в саду —
дом из веток возведу.
Заведу себе подружку —
на пирушку поведу.
Сын подрос — гони невеж.
Сад подрос — чини навес.
Не захочет сын учиться —
пусть живет среди овец.
Гору с речкой помирю.
Ты — цветок в моем миру.
Не сыщу с утра любимой —
значит, к вечеру помру.
Платье шила я — у шва
недошила я, ушла.
Не нашла себе я ровни,
хоть всю землю обошла.
Поднялся на крышу я:
там был птенчик воробья.
В эту улицу хожу я —
там любимая моя.
Старый тал — глядит и тот:
моя милая идет.
Взор косой в меня метнула,
я ж стою, как идиот.
В огороде, на задах,
кеклик смотрит на закат.
Полюбила я кокандца —
до чего же языкат!
В сад твой шел я от жары,
рвал гранаты до поры...
Поумнел с тех пор — и знаю:
стоят дорого дары.
Смотрит с горок под откос,
свесив сорок тонких кос:
потеряла ожерелье —
только где? Ведь вот вопрос!
Только тронешь ты дутар —
жизнь отдать готовы в дар!
А платочек, что ты носишь,
почему-то очень стар...
Ах, мой голос, ах, мой саз!
Что бы делал я без вас!
А хороший чайник чаю
был бы кстати нам сейчас...

7

Звезды не потухли —
стать хотят луною.
Хочется старухе
побыть молодою.
Говорит лягушка:
свадьбу, мол, сыграю!
Как у всех, не хуже,
завопят карнаи...
Щебет воробьиный.
Вроде бы светает.
Если бы любимый
вышел на свиданье!
У тебя, спасибо,
яблоня большая.
Тот, кому по силам,
возьмет дочку бая.
Яблоньку же нашу
все трясут за ветки.
И возьмут беднячку
силою в невестки.
С гор сбегают саи,
к саям вышли баи.
Каждый взор бросает —
высмотреть красавиц.
Ветку гну лукаво,
плод склонился сам' уж.
Говорю «ака» вам —
сама хочу замуж.
Чай кипит надсадно,
всхлипывает, плачет.
Что глядишь?
А сам-то
купил одно платье.
Ах, уехал парень,
не позвал — и точка.
Не дал мне на память
даже лоскуточка.
Кинула я камень —
уронила бусы.
Шарила руками —
байский сын проснулся.
Соловья-бедняжку
в саду увидала.
Он терзался тяжко:
роза увядала.
Пеной нарисует
край воды нечеткий.
Тот старик безумец,
что берет девчонку.
О тебе толкуя,
затянулся дымом.
Коль любовь такая —
лучше без любимой.
Я в тебя влюбился,
а ты любишь каждого.
Вот бы сон мой сбылся:
ты меня возжаждала!..
Чапан его — красный,
конь его — киргизский.
Горело — погасло,
играло — прокисло...
Чапан бекасамовый,
узор — как наклеен.
Догадался сам бы он —
взял бы на колени!..
Мой хирман из красных роз!
Сколького желаю...
Как прикину — силы прочь,
сама чуть живая.
Мчится неуемно
с гор поток несытый.
Жить не суждено мне
с молодым джигитом.
Шла по речке, как вода —
не нашла я крова.
Сами видите, куда
я дошла — до гроба.
Кличешь меня черным,
а какой я черный?
И не вижу я, как ты
смотришь обреченно...
Мне звездой бы огневеть,
золотой ячейкой...
Ах, не мучь:
я тоже ведь
единственный чей-то!
На горах не тает снег.
Глянь хоть раз любовно!..
Не желает. Нет так нет.
Сыщется мне ровня.

8

Обложило небо тучами,
не дождаться мне луны.
Окружили беды жгучие,
милы очи не видны.
Вроде месяц пробивается,
а на деле света нет.
Милый мой перебивается,
только где — ответа нет.
Почему, как стал у двери ты,
не позвала вздохом в дом?..
А зато уж, не поверите,
как я плакала потом!
Ту сырую ветку тала я
сдуру кинула в огонь:
вся истлела, как истаяла,
словно не было такой!
Мила друга с душой крепкою
кинула в огонь любви,
и сгорел он тонкой веткою,
затерялся меж людьми.
Ах, дутар мой, брови кеклика,
как у кобры, голова.
Раз любовь на сердце теплится —
и ответная жива.
Светится бумагой белою,
кто любви вкусил едва,
но шафраном желтым сделала
нас любовная беда.
Вода горькая нахлынула,
бедный сад сгубила весь.
Всё любимая покинула,
как узнала злую весть.
Шел и шел от юрты к юрте я,
всё искал я среди юрт.
Нет приюта бесприютнее,
чем любви моей приют!
В твоем саде незаметною
буду веткой миндаля,
чтобы место то заветное
знали двое: ты да я.
Пусть твой тихий сад озвучится
нежной песней соловья,
а разлучник и разлучница
промахнутся, нас ловя.
Твои брови вижу черные.
Я на горке, ты в саду.
Слышу песню, а о чем она —
я пойму, когда сойду.
Разбросал по речке просо я,
поймал рыбу на крючок.
Мы с тобою стали взрослые,
и друг к другу нас влечет.
Над камнями речка катится,
над бровями вьется прядь.
Только вспомню тебя в платьице
мне и плачется опять.
Над водою сели сами вы,
не мутите же воды.
А халат ваш бекасамовый
сердце рвет в моей груди.
Перед домом лед да дерево,
стоит девочка на льду.
Всё сама себе наделала
и одна лежу в бреду.
Перед вашими хоромами
я стегну коня опять.
Разбудить тебя попробую,
если только можешь спать.
Косы по спине разложены,
а их десять раз по пять.
Это тело белокожее
кому дашь поцеловать?
Вместо палки ему — веточка,
вещи — ветошь да сума,
кто моей желает смертушки,
сам пускай умрет сперва!
Шел, куда глаза глядят мои,
вел корову по селу.
Молоко вам, сливки знатные —
нам же только поцелуй!‘
Караван с купцами чинными,
до Ташкента путь велик...
Сам же ты всему причиною,
на кого ж теперь валить?
Захожу из сада душного —
твоя комната светла.
Глянул — а между подушками
ты лежишь нежней цветка...

9. ГОВОРЯТ

Когда от нас салом —
от вас алик, говорят.
Когда от нас кумыс —
от вас каприз, говорят.
Вот песня — хороши
ее слова, говорят,
как зерна, что прошли
сквозь жернова, говорят.
Благодарите мать,
что вас взрастит, говорят,
и, что ни наломать,
вам всё простит, говорят.
С равнин, как и с высот,
стекает дождь, говорят.
У тетки, что идет,—
красотка-дочь, говорят.
Кто ни встречал — всегда
ей все «люблю» говорят.
Полночная звезда
у ней во лбу, говорят.
Верблюд-то у меня —
и вправду нар, говорят.
Шерсть на два чекменя
с него я снял, говорят.
Тем слава, что слова
не тратят зря, говорят.
Их сила не слаба
пред силой зла, говорят.
Судьбу я не корил,
а гнал овец, говорят.
За девочку калым
уж брал отец, говорят.
С девчонкой в десять лет
нельзя ж играть, говорят!
Других в ауле нет,
чтоб в жены брать, говорят.
Ее попросишь: «Спой» —
так не споет, говорят.
Всю дурь свою дурной
с собой берет, говорят.
Коль брать жену пора —
так не тяни, говорят.
Жена, когда стара,
не гнет спины, говорят.
И ветер задувал,
и нынче дождь, говорят.
Не выйдет за дувал
у бая дочь, говорят.
Лошадке ли овсу —
«Не понесу!» — говорит.
«Не подою овцу —
а уж козу!..» — говорит.

Переводы А.Наумова

• Назад
• Вперёд