Бахтияр Нуритдинов. Потусторонний покупатель (рассказ)

Хлопотно жить вдалеке от родственников.
Никогда не думал, что может такое случиться – в последние минуты отца не смог быть рядом с ним. Хорошо хоть, братья не отходили от него до самого конца. Выполнили все его пожелания. Выслушали все наставления, вняли последним словам. А что он?.. «Мелкота, – так он оценил себя, – кому нужен твой дутый авторитет?..» и чем больше он думал, тем тягостней становилось на душе.
– Отец вас все время ждал. В последние дни вообще не отрывал взгляда от двери. Кажется, хотел вам что-то сказать. Нам он не доверился, – сказал младший брат.
 Он промолчал. Что тут скажешь? Не станет же он рассказывать о том, что в городе предпринял все меры, чтобы поспеть, но, увы, не успел.. Сколько теперь ни кайся, все впустую – поздно…
– Мог бы и чуть раньше собраться в дорогу, братишка! Ведь знаешь, путь не близкий. У отца, видно, было какое-то пожелание тебе, – пробубнил недовольный старший брат.
Ну что он может теперь поделать? Так уж случилось. Время назад не вернешь. А ведь никому не ведомо, что происходит у него внутри. В душе кошки скребут, муторно, тяжко оттого, что ничего не исправишь, хоть головой об стенку бейся. Разве это кому-нибудь объяснишь?! То, что с ним происходит – ему одному известно. Время ли сейчас назиданиям?..
Он прошел в сторонку, где не было людей, хотелось укрыться от многочисленных чуждых глаз. Ему казалось, что все смотрят на него предосудительно: «Тоже мне, сын! Явился, когда отца не стало!» Подошел младший брат:
– Всем известно, что у отца нашего три сына. Не надо сторониться, ака*. Встаньте в один ряд с нами, а то неприлично, получается, – сказал он.
Он поступил так, как велел младший брат. Брат прав, людская молва безжалостна. Вмиг опозорят.

***

Проводить отца в последний путь народу собралось видимо-невидимо. После заупокойной молитвы и возвращения из кладбища, все, как водится, вновь собрались в доме покойного, чтобы прочитать последнюю молитву и выразить родственникам соболезнование. Принимая слова сочувствия поочередно у уходящих и вновь пребывающих посетителей, братья простояли у ворот дома до самой темноты. Отец был человеком широкой души. Почтительно относился и к старикам, и к молодым. Поэтому отдать дань уважения его памяти пришли и стар, и млад со всех семи ближайших кишлаков. Когда, предав тело земле, люди возвращались из кладбища, внимание всех привлекла к себе возникшая рядом с толпой огромная белая собака. Не обращая внимания на людей, она шла радом с процессией, дошла до ворот дома и, остановившись, стала пристально смотреть во двор через широко раскрытые ворота. Люди равнодушно проходили мимо. Постояв так некоторое время, собака тихо прошла в противоположную сторону улицы и улеглась, вытянув вперед лапы, под соседским забором.
– Уж, не из той ли знаменитой породы? – донесся голос дяди по матери.
– Похоже, что так, – подтвердил другой дядя – брат отца.
– Не раз приходилось слышать, но саму такую собаку вижу впервые. Вид внушительный.
– Да, уж… Не знаю насколько это верно, но говорят, что на берегах нашей Карадарьи** некогда обитал див. Он жил в ближайших к реке тугаях.*** Каждую ночь, выходя оттуда в поисках пропитания, испускал устрашающие вопли. Никто не в силах был одолеть его, – начал свой рассказ дядя по отцу. Другой дядя, кивая головой молча слушал его. – В кишлаке жил один богатырь чабан. Звали его Караягыр. Он пас скот односельчан, всячески оберегая от дива. Но выгоды от своего занятия не имел – был гол как сокол. У него водилась вот такая же, как эта, огромная собака по кличке Актай…
Дядин рассказ был прерван. Пришла большая группа людей, чтобы почтить усопшего и выразить свое соболезнование его близким. Дядья, как и все близкие усопшего, поднявшись с места, поздоровались с каждым из пришедших, пожимая им руки. Затем все разом присели на поставленные в один в ряд скамейки и зазвучал поминальный аят Корана. Напевные звуки молитвы напоминали почему-то о прошлом. Вспомнились дни, когда отец, сидя на веранде, рассказывал детям сказки.
…Однажды чабан Ягыр**** пожаловался людям о своем одиночестве. Аксакалы села, посоветовавшись, женили его на такой же, как он бедной девушке-сироте. Счастливый Ягыр, отложив в сторону свою пастушью палку, уединился с молодой женой на все сорок дней. Вот неблагодарный! Между тем див, не упустив случая, стал каждый день требовать у людей по пять голов барана, пригрозив, что иначе уничтожит весь их скот. Тогда почитаемые аксакалы посоветовавшись, пошли к Ягыру, и рассказали ему все как есть, после чего богатырь вновь приступил к своим обязанностям. Но див не прекращал свое свирепство. И тогда Ягыр решил вступить с дивом в единоборство. Однако жена была против этого. Но, чабан, несмотря на отговоры жены, привязал к дереву своего пса, велев ему караулить жену и хибарку, поставил перед ним чан с водой и наказал жене следить за псом:
– Если Актай перестанет лакать воду, и вода начнет портиться, знай, что я попал в беду. Вот тогда отпусти собаку на волю.
Дни проходили за днями. От чабана же не было вестей. Актай по ночам истошно выл. Смотрит, однажды, молодая невестка, вода в чане покрылась гнилью. Подойти к собаке, чтобы ее освободить она побоялась. Тогда собака сама стала рвать свои путы: царапала лапами землю, грызла поводок, и наконец, вырвавшись из оков, быстрее ветра помчалась в поисках хозяина и очень скоро нашла его. Оказалось, что див полонил его. Актай набросился на это страшное чудище-великана и закружился с ним в неравной схватке. Одолев дива, пес освободил Ягыра.
Он много читал о верности собак. Вспомнив сказку, услышанную в детстве от отца, он посмотрел на лежавшую под соседским забором белую собаку. Видно и вправду породистая. А эту сказку поведал отцу еще дед, поэтому дядя начал рассказывать о собаке точно также как отец.
Народ в дом усопшего шел беспрерывно. То и дело у ворот образовывалась толпа. И тогда некоторые из людей, оказавшиеся рядом с собакой боязливо сторонились ее. Собака же, не обращая ни на кого внимания, склонив голову к лапам, время от времени водя взглядом по сторонам, всё высматривала кого-то. Чья же эта собака, подумалось ему. Ни за кем не увязывается. Странно. Он опять увидел ее через три дня в день поминок. На этот раз белая собака наблюдала за людьми стоя в начале переулка, не приближаясь к ним. Спросить о ней у соседей было как-то неловко. Следить же за ней было забавно. По крайней мере, она отвлекала от мрачных нелицеприятных мыслей. Собака появлялась и в поминальные четверг и воскресенье, в семь и двадцать дней. Не было ее лишь сегодня в сороковой день. А ведь он успел привыкнуть к ней. Вот он и смотрит по сторонам, ищет ее взглядом. Нет, не видно. Он ждал ее до самого вечера. Не появилась. Неужели с ней что-то случилось?.. От такой мысли его даже передернуло. И чего он так тре. Наверняка хозяин посадил ее в цепь. Не бродячая же она собака, в конце концов?! Он немного успокоился. Не стоит переживаний. Как-никак всего лишь чей-то домашний питомец.
…Как это ни печально, пока человек жив, о нем не так часто вспоминают. Но стоит ему умереть, как обрядов и церемоний поминальных выстраивается бесчисленное количество. Раньше он на это как-то не обращал внимания, еле дотерпел до сорока дней. Всё, завтра уедет.
Вечером он собрался, было, в дорогу, как тут же тетушки – сестры отца воспротивились его отъезду:
– Дотерпел до сороковин, потерпишь и дальше!
Оказывается, существует еще один обряд, справляемый на пятьдесят второй день после кончины. Он все же уехал, но к этому дню вернулся, на этот раз он приехал с детьми. Как ему объяснили, на пятьдесят второй день лопается пятка усопшего. Чтобы процесс проистекал легко необходимо умилостивить дух умершего. Для этого женщины намотали кусочек ваты на палочку из камыша, смазали маслом и зажгли ее. Рядом положили веточки айвы. Оказывается, дух умершего прилетев, устроится на этих веточках и, резвясь в отблесках пламени, будет радоваться. Вот так радуют дух покинувшего этот мир. Или, по крайней мере, так!.. Когда жив человек, порадовать-то его некогда. Лень лишний раз навестить его. Забот невпроворот: дети, работа, а там еще друзья… Что ж, если подобные мероприятия необходимость, то проведение их очень даже справедливо. А что, разве не так?! Об умершем можно очень быстро забыть, если не поминать его. Ведь смерть – исчезновение навсегда. Светился огонек – его было видно, пусть издалека, но согревало. А как только потух огонек – и не вспомнить, где он горел…

***

Братья по-прежнему безустанно упрекали его. А он все вспоминал о приблудной собаке. Где она теперь?!. Он, видать, успел привыкнуть к ней, но в суете дней как-то не замечал этого. Ладно, если жива, вернется….
К ужину собрались все вместе. Как во времена детства. Старший и младший брат, сестренка, он сам, мать… Вот только отца среди них больше нет. Это обстоятельство угнетало его. Сердце сжималось, ныло. «Все в этом мире смертны!» успокаивал он себя. Но нет, не помогает. Ничто не может восполнить его утраты. Умершего отца – не воскресить. Сколько ни плачь, сколько ни стенай – все бесполезно… Пусть слезы хоть рекой льются, а отчаяние не знает границ – ничто не в силах вернуть покинувшего этот мир человека. Увы, никто с того света не возвращается… Сотворить чуда не могут ни святой, ни гений. Разве что Создатель. Но Творец не желает этого. Он не хочет менять законы миропорядка. Это как письмена, выточенные на камне. И называется это судьбой.
…Пища не лезла в горло. Но есть надо. С утра во рту ни росинки. Тем не менее, есть не хочется. Он насильно заставляет себя проглотить пару ложек горячего. Вот так. Да, редкий вкус. Должно быть, это и есть хлеб насущный ниспосланный ему свыше, отказываться от которого он не имеет права. Ведь впереди целая жизнь. А для того, чтобы жить надо есть, раз он в силах еще глотать пищу. Да-да! Он должен есть, чтобы жить.
Что это с ним? Сегодня уже и комок в горле не стоит. Вон оно как. Человек как сталь крепок. Все может перетерпеть, все вынести, ко всему привыкнуть. Но всему существуют границы.
Каким бы жестокосердным он ни был, но отсутствие отца начинает угнетать. Он чувствует себя одиноким. Помнится, однажды, когда отец попросил его посидеть в шалаше на поле, он ушел оттуда в степь. Тогда отец целых полдня искал его. Дул сильный ветер. По степи рыскали лисы покинувшие свои норы. Одна пробежала у самых его ног. Именно тогда он разглядел вблизи этих вертких рыжих существ. У него тогда чуть сердце не лопнуло от испуга. Отца он сразу узнал, увидев вдали. Как всегда, пиджак наброшен на плечи. Он побежал к нему со всех ног с раскрытыми объятьями. Отец же сначала его крепко поругал. Да так, что слезы покатились бусинками из опущенных глаз. Затем они, молча долго шли по узенькой тропинке, вьющейся по горбатым склонам предгорной степи. И, наконец, отец, не выдержав, присел и крепко обнял его, прижимая к груди. Затем, покрутив в воздухе над его головой медяками, выбросил их в степь – так он хотел задобрить злых степных духов, которые, как он полагал, хотели погубить его малыша.
– Больше так не проказничай, – прошептал он ему на ухо.
Как же он скучает по отцу. Как же ему теперь не хватает его суровой заботливости. Неужели больше нет на свете самого близкого ему человека, присутствие которого он всегда ощущал, даже будучи далеко от него. Теперь он совсем один… А родственники, братья?!. Он незаметно окинул их взглядом одного за другим. Едят за обе щеки. Видно проголодались очень. М-да. А может ему так кажется.
– Бери, ешь! – глянув на него, сказала мать. – Чего задумался?
У него же не было аппетита. Ложку еды он перекатывал с одной щеки к другой. Он обязан был жевать наряду с родичами, сидящими рядом с ним. На душе почему-то было очень тоскливо. Беспросветность какая-то. Впрочем, откуда взяться просветлению?!
Все закончили трапезу, вытерли руки полотенцем. Мать прочитала молитву, прося у Создателя для всех здоровья и семейного благополучия. Затем ровным голосом, хотя возможно и не желала этого, произнесла:
– А теперь все расходитесь по домам! Больше, чем сорок дней вы держали траур. Достаточно. Пора вернуться к своим делам!
Спустя некоторое время велела позвать соседей. Пристроив к каждому из родичей по одному сопровождающему из числа соседей, проводила их до ворот. Такова уж традиция. Мать выглядела очень уставшей. Видно многочисленные обряды с массой посетителей утомили ее. Она с трудом передвигала ногами. Все ушли. Остался он один.

***

Хлопотно жить вдалеке от родственников.
 Никто не сможет проводить его до дома. Завтра он уедет один. Совсем один. Без сопровождающих. Через горы, перевалы… Пустится в путь чуть свет. Лишь бы ночь эту провести спокойно. Уж очень тоскливо на душе.
 Он остался один с матерью. Разговаривать не было сил. Они сидели молча, лишь глядя друг на друга. Спустя некоторое время братья вернулись обратно. Старший брат, обратившись к матери, сказал:
– Пока брат здесь, надо бы обсудить один вопрос.
Странно. Он думал, что наконец-то избавился от упреков, а тут опять какой-то подвох. Мать тоже, глядя на него, недоуменно захлопала ресницами, мол: «Что случилось?» Он молча пожал плечами, продолжая сидеть на месте.
– Хотим сад продать, – сказал младший из братьев.
Мать вздрогнула, аж покачнулась.
 Она не ждала этого. Не могла поверить своим ушам. Правильно ли она расслышала?!. Совсем рядом звучал говор братьев. Хотят продать?.. Отцовский сад?. За кишлаком, там, где начиналась степь у них был огромный сад, который посадил отец и за которым ухаживал. Неужели его кровные братья хотят совершить это кощунство?!
– Зачем? – твердым голосом спросила мать.
– А кто за ним будет ухаживать? – ответил вопросом на вопрос старший из братьев.
– А-а… вы?! Ведь ваш отец…
Дальше она не смогла говорить. Для сердца изводимого в течение сорока дней это было тяжким известием. «Это что, очередное испытание или недоделанные дела покинувшего этот мир старика?! Возможно, дети пытаются довести его дело до конца, исполнив его последнее желание?» думала обескураженная мать.
Все было странно и неясно. А может быть, это он не понимает или не хочет понять?.. Возможно, они действуют правильно. Мать, кажется, и вправду утомилась. Тем не менее, он глянул на нее, ища помощи. Но она сидела отрешенно молча. Впрочем, что она может сказать. Решение-то, похоже, безоговорочное.
– Сад – наследство от отца. Всем нам может пригодиться, – произнес он через некоторое время, глядя на братьев.
– Ну, тогда переезжай из города в кишлак! – заключил старший брат резким тоном.
Он опять замолчал.
– Отец потратил столько сил, чтобы взрастить этот сад… Дождитесь хотя бы годовщины смерти, – беспомощно вставила мать.
– До этого все деревья вымрут, – как отрезал, ответил младший брат. – Лично мне не до сада, своих дел полно.
– И мне некогда за ним ухаживать, – сказал старший брат, затем язвительно добавил: – Тебе тоже, наверняка будет несподручно приезжать из такой дали для полива.
Это уж точно. Но как же четок план братьев. Не возразишь, не поспоришь. Разумеется, в чем-то они правы. Саду нужен уход. Если не следить за ним деревья высохнут. Жалко их губить. Никому это не нужно. Так что лишние разговоры сейчас ни к чему. Последнее слово за матерью. Но она молчит. Да и что может сказать, несчастная мать. Только, было, начала смиряться с судьбой. А тут еще эта тяжба.
Мать с трудом поднялась с места. Еле переставляя ноги, направилась в другую комнату. Включив свет, уселась у подоконника. Сыновья наблюдали за ней вслед. Мать, взяв в руки четки, со словами молитвы стала перебирать их. Братья, резко поднявшись с места, удалились. Очевидно, восприняли молчание матери как знак согласия. И это на самом деле было так. Что тут поделаешь. Свернуть их с ошибочного пути не было сил и желания ни у матери, ни у него. В таком состоянии он сидя задремал. Прошло, видимо длительное время – проснулся он довольно бодрым. Его насторожил шум во дворе. Стояла глубокая ночь. Несмотря на столь поздний час, мать продолжала, шепча перебирать четки. Он выглянул в окно. На топчане под виноградником братья с кем-то дискутировали. Похоже, шел садовый торг. Заспанными глазами он молча понаблюдал за ними. Взоры матери тоже были устремлены к ним. Из глаз ее текли беззвучные слезы. Он подошел к ней. Опустившись на колени, крепко обнял ее. Прижал ее ладони к своему лицу. Нежась как в детстве, принялся уговаривать ее:
– Поехали со мной, ну, пожалуйста, будем жить вместе у меня.
Мать ничего не ответила. Пошарив руками под слоем стеганного ватного одеяла, на котором сидела, она достала и протянула ему нож в кожаных ножнах.
– Это тебе на память от отца, он всегда носил его на поясе. Говорил, что в этом заключается краса джигита, мол, нож спутник по жизни!
Спустя некоторое время, виновато добавила:
– Больше тебе ничего не могу дать.
 А что еще нужно. Этого вполне достаточно!.. Ему показалось, что послышался голос отца:
– У моего сына сегодня праздник! Праздник! Той! – с этими словами отец уложил младшего сына на специально подготовленную нарядную постель, устланную на полу. Не успел отец отвлечь сына разговорами, как уста парикмахер сделал свое дело – прищемив деревянной скрепкой лишнюю кожицу на мальчишеском достоинстве, ловко срезал острым лезвием его кончик и заложил ранку обожженным черным ватным тампоном. О совершенном обряде обрезания засвидетельствовал лишь крик и последовавший плач младшего братика, на который тут же сбежались тетушки, и поочередно начали успокаивать его. Затем, как положено, поздравляя, стали бросать над ним суюнчи – сладости в ярких фантиках, которые с шумом стала подбирать присутствовавшая тут же детвора. Отец же поднес тогда сыну крашеные яйца и свой нож. Такова была традиция. Видно то был намек, что мальчик становится джигитом.
 Он вытащил нож из ножен и стал любоваться. Точно, тот самый. Отцовский нож. Выточенные узоры на металле и перламутровые украшения на рукоятке притягивали к себе внимание. В детстве он мечтал о таком ноже. Однажды, взяв его в руки, он собрался почистить крупное яблоко сорванное в саду, отец тут же испуганно отнял его у него, приговаривая: «Нет-нет, он очень остр, руку порежешь». Счастливые были времена… Он долго еще разглядывал нож. Затем, сунув его в ножны, положил себе в карман.
– Ну, что поедем со мной, не отказывайтесь. И внуки будут вам рады, – стал он опять уговаривать мать через некоторое время.
Мать по-прежнему молчала. Ни слова не проронила в ответ. Глаза ее были устремлены во двор. После долгой паузы она печально произнесла:
– Если я уеду, кто будет смотреть за домом?! Если по вечерам здесь не будет гореть свет, память об отце померкнет, – сказала она печально.
– Но есть же братья, старший вон, младший, – невольно произнес он.
Мать отрицательно покачала головой. Застучала четками сильнее.
– Нет, – произнесла она решительно. Хотела еще что-то сказать, но не решилась.
В это время шумный говор во дворе вдруг затих.
– Все вы мои дети, – проговорила она чуть позже. И так будет всю мою жизнь. Я вас всех люблю. Это все, что я могу для вас сделать, сынок.
Голос матери дрожал. Лицо ее исказилось, она больше не могла себя сдерживать, из глаз ее покатились слезы, и она заплакала. От гнева у нее сжались кулаки. Она не знала, как ей теперь быть. В эту минуту ей хотелось одного – избавиться от всех страданий этого мира. Но разве на это решишься. Она была вне себя. В отчаянии кинулась во двор. На топчане никого не было. В мужском квадратном кушаке валялась куча денег. Эта была его доля. В эту минуту он возненавидел весь людской род. Ну, как тут быть: плакать или смеяться?!. Он опять вошел в дом. Успокоившаяся мать, сидя опять у окна, с заплаканными глазами вновь глядела во двор. Он вышел на улицу. Растерянно прошагал некоторое расстояние, не зная, куда идти? Оказалась, дорога ведет к отцовскому саду.
Всюду тьма. Ни живой души. В мыслях только мать оставшаяся одна.
– Бедная мама. Несчастная моя хлопотунья. С какой любовью вы нас растили, – кручинился он в ночи.
По шелесту качающихся на деревьях листьев он понял, что дошел до сада. Казалось, листья шепчутся между собой, и слушать их было приятно. Он прошел к самому большому дереву в саду – абрикосу, росшему в самом центре, опустился под ней на колени, обнял ее корявый широкий ствол и молча приник к ней лицом:
– Привет дружище! – произнес он мысленно.
Он знал по рассказам взрослых, что это дерево было посажено в год его рождения, в тот самый год, когда отец получил по распределению этот голый каменистый степной участок и основал на ней фруктовый сад. Благо рядом протекал небольшой арык – ответвление от большого канала, так что вскоре очищенная от камней и гальки земля была усажена разными фруктовыми деревьями, а через несколько лет разродилась урожаем разносортных ароматных фруктов.
Будто приветствуя его, сверху посыпалось несколько зрелых бледных в ночи абрикосов. Подняв с земли один из них, он надкусил его. Сладкий сок брызнул в рот, в нос ударил нежный аромат. Съев его до конца, он поднял с земли еще один плод и положил в рот. Ему показалось, что в теле прибавилось сил. Он несколько взбодрился, и почувствовал, наконец, нечто похожее на умиротворение. Но тут он, вздрогнул, услышав притопывающий звук шагов. На человеческие шаги не похоже. Оглянувшись назад, он увидел давешнюю белую собаку. Она бежала к нему. Он искренне обрадовался ей. Жива, жива! Она остановилась перед ним, виляя хвостом. Это огромное существо, как близкий друг стало ластиться к нему, трясь об него. И тогда он понял. Что эта собака не чужая. Да-да, она новый питомец его отца, охраняющая сад… Точно. Он крепко обнял собаку за шею. Долго держал ее в своих объятьях. Собака не шелохнулась. Не сопротивлялась. Он, балуя ее, гладил по шерстке и радовался тому, что в непроглядной ночи у него теперь есть спутник. Вместе они погуляли по саду. Затем, подошли к небольшому строению, отворив дверь, включили свет. Вытащив из подвешенного под потолком мешочка засушенное мясо, он бросил собаке. Видно, она давно не ела. Отощала бедная. Собака с одного раза проглотила брошенный ей кусок и посмотрела на него в надежде получить еще. Он бросил к ногам собаки, все, что содержалось в мешочке.
 В это время в хибарку вошел белобородый старик лет восьмидесяти приятного вида в белых стариковских ситцевых штанах и такой же национальной рубахе.
– Добро пожаловать, сынок, – сказал он степенно, подобающе своему возрасту.
 – Ассаломалейкум, – поприветствовал он в ответ.
– Что, возвращаешься обратно, – спросил он опять как старый знакомый.
– …
– Я из соседнего сада. Мы были приятелями с твоим отцом. Возьми вот эти документы. Они садовые. Отец твой когда-то попросил меня, что, если захотите продать его, то быть от его имени покупателем. Умным был человеком, да пребудет его душа в раю. Видно заранее предвидел, что такое может случиться. Я сделал так, как мне велел мой друг. Деньги, которые вы получили, на самом деле тоже вашего отца. А за сад не беспокойся. Я постоянно здесь. Без ухода не оставлю.
Его охватило смущение. Поднявшись с места, он беспокойно прошелся туда-сюда, долго вглядывался в бумаги. Пробежал глазами написанное. Когда он поднял голову, старика уже не было. Он не совсем понимал происходящее. Может, это ему снится? Он ущипнул себя за щеку. Кто этот старик?.. Святой Хызр, который появился и исчез, сотворив чудо?
Он был от души рад и благодарен тому, что отец вновь обрел сад и вернул им. От предприимчивости отца, в душе, будто солнце вспыхнуло.
Подул предрассветный ветер. Деревья тихо закачались. Вдалеке занялась заря. Он вышел в сад, собираясь уходить. Попрощался с собакой и пустился в путь. Она увязалась за ним до самого арыка, остановилась лишь тогда, когда он начал взбираться на холм. Откуда-то подул сильный ветер. Чигир в виде колеса, подающий воду в сторону сада, закрутился на ветру. И только тогда он понял, что в сад вода не поступала. Неожиданно налетел откуда-то вихрь, закружилась пыль вперемешку со стебельками сухой травы. Собака громка лая, стала бегать туда-сюда, не смея пересечь речку, будто она была границей для нее. Сады в степи шумели. Безграничная местами холмистая гладь предгорья показалась ему такой красивой. Когда он, достигнув вершины холма, начал спускаться вниз, до него донесся протяжный собачий вой…
У-вв-в…
Все теперь оставалось позади. Дом, предгорная степь, собака, а еще тоскливо глядящая в окно мать, белобородый старик…. все, все погружалось в пучину памяти.

___________________
*Ака – брат.
**Карадарья – Река в Средней Азии.
***Ягыр – рана, натираемая от беспросветного труда.
****Тугай – заросли камыша.

На узбекском языке рассказ напечатан в журнале «Ёшлик» 2013 / 10
Перевод с узбекского Рано Азимовой

• Назад
• Вперёд