Уткир Хашимов. Дорожное происшествие (рассказ)

Уткир Хашимов (1941)

ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

— Мать уезжать собралась...
Хуршид поднял голову от стола, заваленного чертежами, и рассеянно посмотрел на жену. На пороге стояла Назира, вытирая пухлые руки о фартук, надетый поверх атласного платья.
— Куда это она на ночь глядя?..
— Я ей уже говорила,— Назира раздраженно новела плечами,— но разве ее переубедишь?
Хуршид взглянул на часы, которые красовались на книжном шкафу, занимавшем всю стену.
— Уже шесть. Полчаса осталось. Отвезти ее разве на машине? — он вопросительно взглянул на жену.
Назира снова пожала плечами: как угодно.
Уже давно Хуршид научился понимать смысл этих слов. Впрочем, это было не так уж трудно: эти два слова всегда означали: нет. Не раз с этого неопределенного и безличного «как угодно» начинались семейные ссоры.
— Как бы шеф не обиделся, ведь ты ему давно обещал,— так же равнодушно бросила Назира.
«Ясно, обидится»,— подумал Хуршид, нерешительно поднимаясь из-за стола. Он пересек комнату, увешанную яркими, как огонь, коврами, и вышел в коридор.
Тетушка Фазилат уже успела натянуть на ноги ичиги с калошами и, маленькая, сухонькая, сидела в кресле, прижимая к груди узелок с пожитками.
Материнский глаз безошибочно и сразу подмечает любую перемену в облике своего дитяти, но редко когда ребенок, даже став взрослым, улавливает на материнском лице пометы времени. Только сегодня Хуршид словно впервые по-настоящему увидел свою мать, и ему показалось, будто стала она еще меньше, как-то вся ссохлась. Она повязалась рябеньким шерстяным платочком, прикрывавшим под-бородок, и еще резче поэтому проступила на лбу и под припухшими глазами сетка морщинок.
— Приезжаете раз в год,— обиженно начал Хуршид,— и тут же обратно. Разве это не ваш дом?
Старуха еще крепче прижала к себе узелок и поднялась с кресла.
— Ты же знаешь, сынок, что Мавлюда одна.
— Мавлюда не девочка. Оставайтесь,— Хуршид просительно поднял на мать глаза, но тут же подумал: «Все равно не останется».
— Будь счастлив, сынок, мне нужно ехать.
— Ну тогда я вас отвезу...— еще не договорив этих слов, он с раздражением почувствовал на себе пристальный взгляд жены.
— Не надо, сынок, у тебя и так дел много,— сказала мать и понимающе улыбнулась,— Не такой уж дальний край наш Чиназ. Не в первый раз еду. Путь знакомый.
На автостанции было людно. В дальнем углу застекленного зала ожидания сладко дремал какой-то старик, прислонившись к своему мешку.
Женщина средних лет кормила грудью малыша. У самой кассы весело щебетала стайка молоденьких девушек.
Время от времени диктор внятно объявлял об отправлении или прибытии очередного автобуса. До отправления чиназского остава-лось еще порядочно времени.
Тетушка Фазилат вышла на улицу. Короток зимний день. Уже начинало смеркаться. Над входом в автостанцию зажглась лампочка.
На ветках акаций все еще поблескивал выпавший накануне снег. На проезжей части дороги он уже успел растаять, но все еще белел у обочины и по берегам арыков.
Мальчик лет пяти пытался разбить каблуком лед. Женщина, сидевшая у лестницы на опрокинутом ведре, закричала:
— Порвешь ботинки, чтоб ты сдох!
— Не надо ругать ребенка, милая,— сказала тетушка Фазилат, и голос ее дрогнул.
— Э, пусть они сгинут, всю жизнь на них положила. Да еще отец пьет без просыпа.
«Господь бог,— подумала тетушка Фазилат, направляясь к подо-шедшему автобусу,— не дает детей тому, кто хочет их иметь». Она думала о сыне, у которого не было ребят.
Знала тетушка Фазилат и о ссорах сына с женой. И еще по одной причине она редко наезжала в город. Тетушка Фазилат чувствовала себя в квартире сына словно бы в ювелирной лавке — страшно повернуться, а то по неловкости чего доброго еще заденешь или разобьешь что-нибудь.
Автобус выехал на бетонированную дорогу и увеличил скорость. Фазилат устроилась на переднем сиденье и смотрела в окно. Небо прояснилось, бледный, словно замерзший месяц мчался вслед за авто-бусом. На полях лежал снег, и редкие деревья, казалось, были в цвету. Долина дремала под белесым лунным светом, будто видела сказочные сны. Тишина.
Много раз Фазилат проезжала здесь... «У каждого своя судьба,— думала старушка,— что только ни делает она с человеком. Играет им как хочет. А человек всё переносит».
Когда муж ушел на войну, Хуршид был грудным младенцем. Что поделаешь, небо высоко, земля тверда, как говорят люди. Она работала в колхозе, но прокормиться с сыном не могла. Хорошо соседка научила: «Вези молоко в город, все-таки какие ни есть деньги».
Председатель был человек сердобольный. Разрешил попозже выходить на работу.
С рассветом Фазилат садилась в поезд с бидоном молока или катыка. Продавала его на шумной ташкентской улице. Потом снова бежала на поезд, а если не успевала, то возвращалась на попутной арбе; дома сразу же хватала кетмень и торопилась в ноле.
Хуршид рос спокойным ребенком. Не капризным. Лежал себе под одеяльцем и молчал. Со временем Фазилат приобрела постоянных покупателей. Она уже не бегала но улицам, а разносила молоко прямо по домам. По сей день не может забыть Фазилат, как однажды заболел ее мальчик. Видно, промерз. Всю ночь она просидела у его постели и лишь к рассвету задремала. Когда она прибежала на станцию, поезд уже ушел. Что делать? Не ездить? Страшно, а вдруг покупатели откажутся от ее услуг. Полдороги она ехала на арбе, остальную часть пути прошла пешком, почти разутая, по снегу. И лишь к обеду принесла молоко в город. Ноги сводило судорогой, в калоши набился снег.
С тех самых пор и мучает ее ревматизм, а тогда пришлось долго пролежать в постели. Соседи ругали ее: разве сын тебе памятник поставит, о себе подумать не мешает. Но недаром говорят люди, что за темными и печальными днями непременно наступят светлые. И они наступили. Кончилась война. Вернулся израненный муж. Хуршид пошел в школу. Потом родилась Мавлюда. Но недолгой была радость Фазилат: внезапно умер муж. Теперь ее единственной надеждой оставался сын.
Хуршид успешно окончил школу, поступил в институт. Она мечта-ла, что вот закончит сын учебу, вернется домой и она женит его на самой красивой девушке кишлака, сыграет свадьбу не хуже, чем другие. Однако и на сей раз надежды ее не сбылись. Хуршид благополучно закончил институт, но в кишлак не вернулся. Захотел учиться дальше. В аспирантуре. А потом вдруг взял и женился. Свадьбу сыграли в городе, и Фазилат отвезла сыну немудреное добро, которое копила для него столько лет.
В кишлаке посмеивались: «Сынок Фазилат нашел себе жену с квар-тирой, значит, не женился, а вышел замуж».
Она отмалчивалась — глупости все это. Ее сын будет ученым, пусть-ка ваши сыновья добьются того же. И живет он не с родителями жены, а в отдельной квартире.
«Слава богу,— думала Фазилат бессонными ночами,— Хуршид обзавелся семьей, квартирой. И машину вот купил». Но почему-то сама стала реже ездить к сыну. Она же не одна. Есть у нее Мавлюда. Может, дочь даст то, что ждала она от сына. Не все ли равно — сын ли, дочь ли, были бы они здоровы и счастливы.
Пронзительно взвизгнули тормоза, автобус остановился. Фазилат вздрогнула. Она прижалась к стеклу, увидела знакомый деревянный дом и тут только поняла, что приехала.
Фазилат сошла с автобуса, и сразу ее охватило беспокойство: «Господи, все ли в порядке дома?» Она побежала прямо через поле по затвердевшей грязи, чуть присыпанной снежком. Сердце тревожно билось, словно предчувствовало беду. Наконец, она увидела огонек в окне низенького приземистого домика, и сразу отлегло от сердца. Она остановилась и вытерла вспотевший лоб краем рябенького платочка.

* * *

Хуршид сидел хмурый, он все не мог забыть, как мать прижимала к себе узелок, торопясь поскорее уйти, словно стеснялась, боялась причинить сыну неудобства. Он представил себе, как она сейчас забилась в уголок автобусной станции совсем одна, маленькая, сухонькая, в рябеньком шерстяном платке, повязанном так, что зак-рывает он почти всю нижнюю часть лица и морщинистые щеки. На душе было скверно.
Назира сидела перед большим зеркалом в углу комнаты с полным ртом шпилек и укладывала волосы, косясь на отражение мужа. Оба молчали, и никто из двоих не решался нарушить эту давящую тишину.
— Ты готов? — наконец спросила Назира, обернувшись.— Мы же не можем прийти словно гости, шеф обидится.
— Что ты так торопишься? Я ему не мальчик на побегушках.
Хуршид нахмурился и поднялся с кресла. Назира раздраженно взглянула на мужа. Она ничего не сказала, но Хуршид знал, что думает она в эту минуту, сидя вот так, с приподнятой рукой, в которой была зажата последняя шпилька.
Кто спорит, Хуршид многим обязан Фаязу Махмудовичу. Шеф всегда был для него словно отец родной. Не всякий отец сделает для сына столько, сколько сделал Фаяз Махмудович для Хуршида. А сегодня Фаяз Махмудович защищает докторскую. Еще вчера он по-просил Хуршида позаботиться о банкете, присмотреть, чтобы в ресто-ране, где был заказан ужин, все было в порядке; помочь встретить гостей и непременно приехать на машине — она может понадобиться.
Весь день Хуршид хлопотал о банкете. Теперь нужно пораньше приехать в ресторан, чтобы встретить гостей. Поэтому-то он и не смог отвезти мать домой.
Спускаясь по каменной лестнице, он снова подумал о матери: странная она все-таки, именно сегодня ей понадобилось вдруг уезжать.
Хуршид вошел в гараж и открыл дверцу машины. Мотор, по- видимому, остыл и не заводился. Он с силой нажал на стартер.
Ведь вот и эта машина приобретена благодаря Фаязу Махму-довичу. Как же Хуршиду не любить своего учителя? Разве смог бы он прожить на студенческую стипендию? После лекций приходилось бежать на товарную станцию и таскать грузы. Но об этом никто не знал, даже его товарищи по общежитию. Так продолжалось все пять лет. И только на последнем курсе тайна его была раскрыта.
Однажды на товарной станции ему сказали, что надо разгру7 зить контейнер с мебелью. Был уже поздний вечер. Хуршид подошел к владельцу мебели.
— Если угодно,— сказал он,— я погружу вашу мебель на машину.
Мужчина обернулся, и Хуршид, узнав его, обмер. Эта был Фаяз Махмудович. А ведь только вчера он сдавал ему экзамен по ядерной физике и получил пятерку, заслуженную, как сказал шеф.
Фаяз Махмудович понял, как нелепо чувствует себя сейчас его ученик.
— Ведь ваша фамилия, если не ошибаюсь, Авазов? Ну что ж, грузите!
После работы Хуршид проговорил с Фаязом Махмудовичем чуть ли не до утра.
— Вы мне очень симпатичны,— сказал доцент, расставаясь с Хуршидом.— Знания у вас обширны, вы серьезно относитесь к занятиям, думаю, вам непременно нужно поступать в аспирантуру.
А через неделю Хуршид уже работал в лаборатории Фаяза Махмудовича. А гак как он был студентом выпускного курса, То в деканате не возражали.
...Мотор по-прежнему не заводился, и Хуршид нервничал.
В дверях гаража появилась Назира, закутанная в меховую шубку. Она нетерпеливо переступала ногами, обутыми в маленькие сапожки.
В тот день, когда они познакомились, Назира была в такой же шубке и вроде бы в таких же самых сапожках. В ту новогоднюю ночь на студенческом вечере Хуршид читал монолог Гамлета. И, наверное, читал хорошо — ему долго аплодировали.
После бала уже в троллейбусе он увидел красивую белолицую девушку. И почему-то никак не мог оторвать от нее взгляда. Девушка улыбнулась. Но заговорить с ней он не решался: «Такая красавица, куда уж мне». Девушка первая обратилась к нему.
— Вы настоящий Гамлет,— произнесла она улыбаясь,— но где же ваша Офелия?
— У меня нет Офелии,— дрогнувшим голосом ответил Хуршид.
И на самом деле Хуршид сторонился девушек. «Главное — учиться, все остальное — потом». Откровенно говоря,и времени-то ухаживать за девушками не оставалось.
В тот вечер он узнал, что Назира учится на химическом факуль-тете. Наверное, высокий, стройный и молчаливый парень приглянулся ей, а Хуршид — тот сразу влюбился без оглядки и уже не мог не встречаться с ней.
Весной Назира сказала, что в их дом зачастили сваты и родители мечтают выдать ее замуж. Хуршид встревожился. Он понимал, что сейчас ему не по средствам устроить настоящую свадьбу. Родители Назиры богаты и, конечно, хотят отпраздновать свадьбу единственной дочери как можно пышнее.
Хуршид поведал о своих сомнениях Фаязу Махмудовичу.
— Приведи ко мне девушку,— сказал тот,— я сам с ней поговорю.
А на сей раз счастье улыбнулось Хуршиду: отец Назиры, начальник торгового отдела района, оказался знакомым, чуть ли даже не приятелем Фаяза Махмудовича.
Свадьбу сыграли по всем правилам. Отец Назиры не поскупился для своей любимой дочери. И жалкие подарки тетушки Фазилат, матери Хуршида, даже не понадобились.
Легко было заметить, что мать Назиры не слишком-то довольна бедным зятем, и прибывшие из кишлака гости были приняты не совсем радушно. Хуршиду вспомнилось, что мать уехала огорченная чуть ли не на другой день после свадьбы.
И вот сегодня... тоже как-то не совсем ладно получилось. Интерес-но, не опоздал ли автобус?
Спина Хуршида вспотела, и он с досадой начал крутить ручку. Наконец мотор заработал. Хуршид осторожно вывел машину из гаража. Назира уселась рядом с ним на переднее сиденье и глубоко вздохнула.
Господи, ну конечно, мы уже опоздали! В чем в сущности дело, неужто папа взял себе хорошую машину, а нам подсунул похуже?
«Опять все то же,— раздраженно подумал Хуршид, осторожно продвигаясь по людной улице.— Будь прокляты эти машины и их деньги».
Хуршид так и не смог подавить вскипавшее в душе раздражение. С того самого дня, как они поженились, только и разговоров было, что о вещах, да деньгах, да машинах. Особенно неуютно чувствовал он себя среди так называемых «аристократических» друзей и знакомых жены. И отец Назиры и все их друзья с увлечением говорили о высоких заработках, о «Москвичах» и «Волгах», о дорогих серьгах и прочих ювелирных изделиях, о том, что кто-то привез из Риги мебельный гарнитур за три тысячи и так далее и тому подобное.
Хуршид терялся среди этих людей и в их обществе чувствовал себя словно подопытная мышь под стеклянным колпаком. Ко всему прочему, у них с Назирой до сих пор не было детей. Но самое главное, Хуршид постоянно чувствовал себя должником этой семьи, семьи родителей Назиры: расходы на свадьбу, мебель, ковры, а вот теперь еще и эта машина.
До сих пор он тосковал о кишлаке, где прошли его детские годы, о своей семье. За их двором и садом протекает Анхор. Мальчишкой он не вылезал из воды, да и студентом, приезжая домой, любил окунуться в его холодные струи. Вылезши из воды, Хуршид, зажмурившись, долго лежал на песке, и перед глазами начинали плясать светящиеся лучики и солнечные кружочки. Постепенно они опускались все ниже и ниже и таяли в песке, а к Хуршиду подползала дрема. Все отдал бы он сейчас, лишь бы еще раз увидеть эти светящиеся кружочки. Приезд матери живо напомнил Хуршиду ту уже такую далекую теперь игру солнечных лучей.
Внезапно машину встряхнуло, и Хуршид посмотрел вокруг. Он осторожно обогнул застывшую на мостовой лужу и взял прежнюю скорость.
Полгода назад Фаяз Махмудович полушутя сказал отцу Назиры: «А почему бы вам не купить зятю машину?» И вот теперь у пего свой «Москвич». И хлопот прибавилось. Да и родители Назиры уже открыто говорят о том, что он слишком тянет с диссертацией.
И тут они правы. Три года Хуршид учился в аспирантуре. И вот уже два года работает, а конца диссертации не видно.
Хуршиду почему-то вспомнилось, что вместе с ним конкурсные экзамены в аспирантуру сдавала девушка из Хорезма. Они набрали одинаковое количество баллов, но прошел только он, Хуршид. Зани-мался он сложной проблемой, связанной с космонавтикой. Но в глу-бине души понимал, что с этой темой ему не справиться.
«Как же я запутался,— думал Хуршид. И руководителя подвел: ведь чувствовал, что не осилю, зачем же было лезть на чужое, в сущности, место? Может, та девушка из Хорезма смогла бы?»
Но что пользы от этих запоздалых мыслей? Мало ли в пауке случайных людей, точно так же превратившихся в мальчиков на побегушках при руководителях. Вот сегодня Фаяз Махмудович защи-щает докторскую, а он, Хуршид, будет разносить чай его гостям и потом еще развезет их по домам на этой самой машине.
Ход его мыслей прервал страшный грохот и истерический вопль Назиры. Он в ужасе рванул руль и повернулся к жене. Назира как-то странно согнулась, прижав обе ладони к лицу.
«Авария!»—молнией блеснуло в мозгу.
Хуршид резко вывернул руль направо, но руль не повиновался, и машина неестественно быстро начала сползать куда-то вбок. Хуршид в отчаянии оглянулся: огромный самосвал, подцепив буфером их маленький «Москвич», быстро катил его вперед. «Сейчас перевер-немся, и самосвал пройдет по нашим телам»,— успел только подумать Хуршид.
Прошли минуты две. Самосвал внезапно остановился, и «Москвич», подрагивая, заглох.
«Живы!» Хуршид почувствовал, как холодный пот заливает ему глаза.
— Успокойся!— сказал он Назире, обнимая ее за плечи.
Назира дрожала и громко плакала. Хуршид попытался открыть дверцу, но ее заклинило.
— Открой со своей стороны,— сказал он.
Назира нажала на ручку, шатаясь, вышла из машины, побрела к дереву и уселась прямо на мокрый снег. Едва передвигая ноги, Хуршид обошел «Москвич».
Дверца самосвала распахнулась, из машины выпрыгнул испуган-ный молодой парень. Он подбежал к Хуршиду, громко стуча кирзо-выми сапогами.
— Живы?— задыхаясь спросил он. Он с трудом переводил дух, и тоненькие усы над его губой вздрагивали.
Хуршид не ответил и начал осматривать свою машину. Дверцы «Москвича» прогнулись внутрь, боковое стекло было разбито вдре-безги. Странно... Хуршид не испытывал сожаления. Он смотрел на машину и думал о том, что вся его жизнь покорежена точно так же, как вот эта машина.
А вокруг уже собирался народ. Хуршид поискал глазами жену,
Назира стояла неподалеку, и какая-то старая женщина приклады-вала к ее лбу снег.
На гомон и крик подоспел молодой инспектор и попросил зевак разойтись. Потом подошел к Хуршиду:
— Это ваша машина?
Хуршид кивнул.
— Вы счастливо отделались. Из такой аварии мало кто выходит живым. Чей самосвал?
— Мой,— дрожащим голосом отозвался парень.
— Как это произошло?
— Он ехал слишком медленно,— начал объяснять парень.— Я хотел обогнать, а навстречу вдруг выскочила «Волга».
— Он разбил нашу машину, пусть теперь заплатит,— услышал Хуршид голос жены.
Назира стояла рядом, слезы уже высохли на ее глазах.
— Конечно, заплатит,— сказал инспектор, рассматривая доку-менты парня.— Подадите в суд, с него взыщут.
Вдруг откуда-то появилась старушка в черной бархатной без-рукавке поверх длинного платья и кинулась к шоферу:
— Сыночек, сыночек!— кричала она. Потом, повернувшись к инспектору, рыдая схватила его за руку:— Простите нас, ради бога, простите нас. ведь он у меня один!
Хуршид не понимал, о чем говорят люди, откуда взялась это сухонькая старушка в черной бархатной безрукавке, до боли напомнившая Хуршиду его родную мать.
Сердце его захолонуло: это старая женщина, кажется, мать парня-шофера. Хуршид приблизился к ней.
— Не нужно просить, мать, никто ничего плохого вашему сыну не сделает.
— Господи, дай бог счастья вашим деткам,— радостно вздохнула старуха и обняла Хуршида.
— Не хотелось ведь ехать,— сказал шофер.— Стоит только муж-чине послушать бабу...— и он грубо выругался.— Жена привязалась — привези да привези маму. Мама к сестре уезжала. А моя соскучилась, понимаешь, по свекрови не может без нее жить.
Хуршид улыбнулся. Ему вдруг стал симпатичен и этот ругающий жену шофер и сама жена — соскучившаяся, беспокоившаяся о свек-рови.
— Будете подавать в суд?— спросил инспектор, составляя про-токол при свете фонаря.
Хуршид молча посмотрел на Назиру.
— Это еще зачем?— сказал он.— Мы здесь сами договоримся. Мало ли что в жизни бывает...
Инспектор пожал плечами. Старушка улыбнулась Хуршиду.

(Перевод Н. Владимировой, А. Атакузиева)

• Назад
• Вперёд